— Ну спасибо.
— А я, скажем, в 2010 году. 7 июля.
Тебе жить сорок лет, мне — пятьдесят. Ну?
— Ну?
— Ну неужели ты стал бы
кочевряжиться, ломать комедию — ходить в школу, зубрить уроки,
читать газеты, — зная точно, что тебе осталось трубить, скажем,
десять лет, четыре дня, двадцать минут и семь секунд? И не секундой
больше, учти, ни единым мгновением!
— Не стал бы.
— Вот именно. И я не стал бы.
— А что бы ты стал?
— Не знаю.
— И я не знаю. Наверное, напился бы.
И все бы напились. И никто бы не работал. Представляешь?
— И никто бы не воевал.
— И не работал бы?
— Ну, жрать захочешь... Ведь мы все
знаем, что обязательно умрем. Даже подсчитали средний возраст
человека: 70 лет. А живем... как будто кто-то заставляет. От звонка
до звонка, как говорят уголовники. Как будто это черновик, и будет
время его переписать. И всем наплевать. Всем наплевать. Ты видел
когда-нибудь, как коров везут на бойню? Я видел. Их везут на
мясокомбинат, а они смотрят по сторонам и... жуют. Представляешь?
Но — это коровы, безмозглые твари. А мы — цари природы — знаем, что
впереди мясокомбинат и — жуем!
— А что делать?
— Не знаю, не знаю, не знаю! Ну вот
что бы ты сделал, если бы знал наверняка, что завтра в обед
умрешь?
— Напился бы.
— О, Господи! Ну а если через год?
Пошел бы в школу?
— Еще чего.
— А если бы через десять лет?
Смерть.
— Мне всего семнадцать.
— Не важно. Инфаркт.
— Занялся бы бегом.
— Рак?
— Бухал бы.
— Ну что ты все... алкоголик, что
ли?
— Ну хорошо, а ты?
Андре с досады закусил губу. Я
почувствовал себя виноватым.
— Ну не знаю, Андре... Мне кажется,
что если бы была такая машина, то ее сломали бы нафиг. Или просто
забили бы на работу. Бардак был бы. А может, и наоборот... — я
вопросительно заглянул в страдающие глаза друга, пытаясь угадать
правильный ответ, и запнулся.
— У меня был дед, — как бы нехотя
начал он, — три года отпахал в пехоте в войну. Два раза был ранен.
Словом, видел мясокомбинат своими глазами. Вернулся, и — пиздец,
забыл! Вкалывал как ишак сначала на заводе, потом в райкоме партии:
бац, инфаркт! Казалось бы, ну теперь-то вспомнил? Уймись, отдохни!
Нет. Оклемался, и — по новой. Помню, придет с работы — мы тогда еще
на Петроградской жили — чуть живой; злющий на весь свет. Садится за
стол, а думает о работе. Какой-то там Иван Иванович что-то сказал
Петру Петровичу, а тот пожаловался Николаю Николаевичу, ну, короче,
полная партийная жопа. А у самого уже губы синие, на второй этаж
поднимается, как на Эверест. Представляешь? Вот где вопрос! Уж не
мальчик — старик! Уж, казалось бы, подумай: финиш близко! Финита ля
комедия! Деревянный макинтош уже соструган! Примерь, не тесен ли!
Нет, блядь, какой-то Николай Николаевич, что-то такое сказал
непонятное; он, оказывается, чем-то недоволен! Это ж охренеть
можно! Николай Николаевич недоволен! Горе-то какое, а? Я его видел,
кстати: старый мудак в очках. Меня спрашивает: вы, молодой человек,
что слушаете, этих... с длинными патлами? Я говорю, мудак ты
старый... да ладно, в сущности, о чем я? Короче, квакнул этот
Николай Николаевич скоро. Отбросил сандалии. Прямо в своем
кабинете. Дед рассказал: кто-то там позвонил из самого Смольного и
наговорил ему хренову тучу всякой хрени. Что он мудак, и все такое.
В сущности, правильные слова, но сказаны были не вовремя. Николя —
за таблетки, хвать — а там другие. Супруга перепутала. Коля — ах,
ах! — глотнул райкомовской пыли напоследок, да и нырнул на дно. В
бездну. Отчалил, блядь, в коммунистическое завтра. Только тушку
оставил в кабинете. Ну, ладно, тушку закопали на Южном кладбище.
Вспрыснули это дело и — понеслось по новой. Только теперь вместо
Николя появился там какой-то Игорь ... не помню точно, Святопупович
или Хренопалкович. Крутой был мужик. Отпердолил всех по очереди
так, что один старпер сразу загремел в больницу, а дед крепился,
крепился и — отпочковался от партии навсегда. Выбыл, блин, из рядов
в неизвестном направлении. Лежит, такой, в гробу... Помню. Осень.
Грязь. Вся эта шайка райкомовская мнется около ямы... Я стою:
е-мое! Приплыли. Ну как это назвать? Ну полная жопа! Все чего-то
говорят, говорят... Матка Боска! Чего говорить — ты посмотри в яму!
Вот, блядь, и весь смысл. Вопросы есть? На кладбище! Со всеми
вопросами — на кладбище! Там все ответы на все вопросы. Вот где
ужас! А ты говоришь...