Судья сделал вид, что не слышит. Вейдок только покачал головой. Он отошел от решетки, уселся на солому и сделал вид, что происходящее его больше не касается.
– Записка написана мальчишкой-писарем, – продолжал он. – Видимо, запись была сделана для тюремщика. Он старался не забыть, вот и раскошелился на памятку. Писалось скверным пером на обеденном столе. Жирное пятно. Кляксы. Очень интересно, послушайте:
«Уродец назвался Олем Топтуном. Сознался в следующих преступлениях:
4 грабежа крестьянских подвод,
5 нападений на путников,
ни разу не уплатил ни податей, ни дорожных пошлин, а
2 раза даже ограбил сборщика податей.
В дальнейшем совершил:
28 убийств с целью грабежа, и священника Клода убил тоже он,
42 карманные кражи, включая драгоценности ювелира Сафио, и 10 раз подверг честных горожанок Мареаполя разврату…»
Несчастная девочка, которой пришлось все это слушать, поспешно подняла ладонь ко рту. Вейдок сказал бы, что у нее случился неожиданный приступ тошноты. А судья, закончив, свернул свиток и убрал его в рукав.
– Замечательная бумага, – проговорил Таймон. – Как минимум, бедолаге Топтуну светит пристрастный допрос.
– И на этот раз ты прав, – сказал судья сурово. – Топтун или Таймон, а досталось бы тебе крепко. Выходка твоя светит на колесование, сдирание кожи и медленную смерть, когда приговоренного варят живьем в масле!
– Бывало и хуже, – пробормотал Таймон задумчиво.
И тут судья вышел таки из себя.
– Послушай, уважаемый! – процедил он, сдержавшись таки от крика. – Не знаю, зачем тебе понадобилось сознаваться во всех этих, явственно собранных со всего города, преступлениях. Может, ты умалишенный?
Вейдок поднял голову и пробормотал:
– Весьма похоже на правду.
Судья взял себя в руки.
– Теперь последуют вынужденные пояснения, которые попросила сделать для тебя, Таймон, эта леди. Ее ты, конечно же, узнал. Твоя осведомленность подсказывает мне, что ты, вне сомнения, знаешь, что дела, в которых затронута церковь, сразу передаются в Инквизицию. Инквизиция не проводит долгих расследований. Там не любят церемониться, выслушивая всякие небылицы. Их конек, да будет тебе известно – допросы и пристрастное дознание. Поверь, в ходе такого дознания ты признал бы и то, что было, и то, чего не было. Довольно быстро признал, скажу я тебе, господин шутник!