- И тете она никогда не писала. А та не писала ей. Я бы
знала.
Марья поставила подсвечник на пол и погладила огоньки, а те
потянулись к бледной ладони.
- Она будто вообще не хотела знать, что у нее есть дочь. И в
завещании… помнишь?
- Смутно.
- Она одарила всех. И ладно прислугу, это в конце концов, вопрос
приличий, но… меня и Настасью. Александра. Отца. Мать. Родню своего
покойного супруга. Даже такую, о которой я прежде и не слышала-то.
Но не тебя. И не тетушку. Будто вы… чужие?
Это слово Марья произнесла с удивлением. А Василиса поняла, что
они и вправду чужие. Отчасти.
- Знаешь… она часто заговаривала о моем долге. О том, что я
обязана правильно выйти замуж, за человека достойного, с титулом и
состоянием, но не только… за того, кто будет способствовать
возвеличиванию рода. И Настасье найти такого мужа, ибо сама она не
способна. И Александру. А когда я спросила про тебя… она не
услышала. Вот так.
Василиса пожала плечами.
Когда-то давно она, пожалуй, и вправду огорчалась, порой до
слез, особенно, когда посыльный приходил с подарками, скажем, к
Рождеству. И подарки были для всех, верно Марья сказала, даже
конюшим мальчишкам бабушка присылала лакричные леденцы. А вот
Василисе…
Марья делилась.
И Настасья. И даже Сашка, который мало что понимал, все одно
спешил сунуть в руку конфету, утешая. Но обиду конфетой не
изживешь.
А потом все прошло.
- Мне следовало быть настойчивее, - Марья подняла руку от огня.
– Может, тогда я бы что-то да узнала…
- Сомневаюсь.
- Я ее боялась, бабушку.
- И я.
- И Настасья… и наверное, все, кто ее помнит… она ведь умерла не
такой и старой. Всего шестьдесят три ей было. А еще… - Марья
прикусила губу и нахмурилась. – А ведь… есть родовая книга и… редко
кто из Радковских переступал семидесятилетний рубеж.
Василиса поднялась.
И пошла по пустому коридору, образованному старой мебелью.
Колыхались пыльные простыни, грозили упасть под ноги, а может, на
ноги. И не только простыни. Тихий вздох где-то рядом заставил
вздрогнуть.
- И ведь все мы – сильные одаренные, а для одаренных…
Голос Марьи доносился откуда-то издалека. Василиса даже
подумала, что в этаком месте потеряться недолго. Но тотчас укорила
себя за глупость. А еще подумала, что Марья права.
Люди с даром живут дольше тех, к кому Господь был не столь
милостив.