И шестьдесят лет… а княгиня Радковская-Кевич казалась древней.
красивой, конечно, ибо и стареть можно по-разному, но… древней. В
ее доме всегда было тихо и пусто.
Жутко.
И редкие обязательные визиты становились едва ли не пыткой. И
кажется, не только для Василисы.
- Почему никто не обратил внимания… или… конечно… она ведь
умерла своей смертью. Прадеда забрала война… и ее братьев тоже. А
она просто уснула и не проснулась. И тетушка… Вася, ты где?
- Здесь, - она все-таки нашла их, тетушкины альбомы, сложенные в
старом шкафу, убранные за стекло и, как Василиса надеялась, стеклом
же защищенные от мышей. Альбомов набралась приличная стопка. И
открыв дверь, Василиса взяла верхний.
А ведь она помнит, что тетушка рисовала, но что…
Жесткая обложка. И тонкие папиросные листы, которыми
перекладывали акварели, чтобы те, если вдруг отсыреть случится, не
слиплись.
И лошади.
Разные.
Вот огромный фриз с лохматыми ногами, с гривою, едва ли не до
копыт. А вот, словно в противоположность ему, сухой, изящный
ахалтекинец изабелловой масти и с глазами зелеными, что уж точно
встречается почти до невозможности редко.
Костистый дончак.
И угловатый некрасивый с виду англичанин, изображенный резко,
будто раздраженно.
Василиса отложила альбом и взяла другой. Снова лошади. Разные.
Всякие. Большие и малые, порой едва ли не дикие, вроде якутских
большеголовых, покрытых толстою шерстью, а с виду больше на
медведей похожих, чем на лошадок.
Аргамаки.
И тяжеловозы.
Упряжные. Верховые. Смески, подписанные тетушкиной рукой, чтоб,
верно, не запутаться, в ком какая кровь. И записи эти ценны, но не
только они. Должен быть дневник, журнал, что-то, в чем бы тетушка
оставляла настоящие заметки.
- Что тут? – Марья принесла еще свечей, и стало светлее. –
Нашла?
- Нашла. Видишь? – Василиса развернула еще один альбом. – Она
тоже про них знала.
Эти лошади, в отличие от прочих, на первый взгляд казались
одинаковыми, даже Василиса сперва решила, что видит перед собой
одну и ту же… но нет. Вот у этой кобылы грудь чуть узковата и зад
обвислый. А жеребец имеет белые пежины на бабках. У третьего грива
острижена коротко, что подчеркивает мускулистую шею…
- Она их придумала.
- Нет, - Василиса покачала головой, коснувшись последнего
рисунка, где подле обыкновенной с виду кобылы на тонких ногах стоял
золотой жеребенок. – Она их увидела… только не знаю, как.