- Скажу.
- Бомба там.
- Бомба? – следующий трюфель оказался с ореховой начинкой, а в
ганаш добавили капли соленой карамели, отчего вкус получился
немного странный, но приятный.
- Ага… вот я ж не раз говорила этому паразиту, чтоб не смел
таскать домой всякую гадость. Так нет же… как ребенок, право слово.
У Никитки вечно полные карманы каких-то камушков, ракушек и
лягушек, но это ладно, Никитке всего десять… а у этого бомбы… и
думаешь, в первый раз?
- Сочувствую.
Марья махнула рукой и вытащила круглый золотой шарик.
- Это вообще съедобно? – светлые брови сошлись над
переносицей.
- Съедобно. Это сусальное золото. Пищевое.
- Золото я как-то больше носить привыкла…
- Значит, в моем доме бомба? – на всякий случай уточнила
Василиса. А то вдруг она что-то не так поняла.
- Ага… в кабинете. Лучше пусть вообще в кабинет не лезут без
особой нужды. Вещерский сказал, что защиту ставить не рискнет,
вдруг да конфликт энергий.
Бомба.
Нет, пожалуй, все-таки все, произошедшее с Василисой за
последние дни, было странным, но бомба… и главное, что думалось о
ней без страха, с некоторым лишь удивлением, словно о чем-то,
возможно, не совсем и правильным, но не стоящим особого
беспокойства.
Подумаешь, бомба.
- Привыкнешь, - сказала Марья, все-таки решившись попробовать
трюфеля. Под золотом обнаружился слой белого шоколада и розоватая
начинка. Малина? Или клубника?
Василиса вытащила второй золотой шарик. Все-таки малина. И
верно, она дает легкую кислинку, которая лишь оттеняет чудесную
сладость сдобренного ванилью шоколада.
- К бомбам?
- И к бомбам тоже. И к бомбистам… и к тому, что однажды,
проснувшись среди ночи, поймешь, что муж твой куда-то да подевался.
А он только и записку оставит, мол, не волнуйся, скоро буду… а как
скоро? И ты ждешь остаток ночи. И утро тоже. И день… а его все нет
и нет. Потом, конечно, появляется и еще спрашивает, гад этакий, с
чего это ты, дорогая, так разволновалась? Я, мол, записку же
оставил.
Марья зажмурилась и тряхнула головой.
- И к тому, что планы строить никак… собираешься в театр, а он в
последнюю минуту говорит, что у него дела и в театр он не может. И
на вечер. И никуда-то не может… что порой исчезает на день или два…
один раз на неделю даже… что приходит и пахнет гарью, смертью…
сколько раз его корежило? В том году шрапнелью весь бок посекло. И
выжил-то чудом… а покушения?