И когда случилось то, что случилось, Годрик начал вопить посреди
двора, что проклятому не место среди людей. Пусть, мол, признается
в том, что сотворил, покается и сдохнет наконец. И у Годрика
нашлись сторонники – зря он, что ли, лил им в уши всякую
гадость?
В ту ночь и сам Эдрик еле спасся – потому что этот гадёныш
задумал ни много ни мало извести и его тоже. Потому что фамильный
дух не согласился поддержать Годрика против старшего, Вильгельма, а
Годрик-то тоже неплохой маг, вырастили и выучили на свою голову,
называется. И знает, как уничтожить такого духа, каким является
Эдрик, и каким прожил уже намного больше, чем человеком. Поэтому
пришлось убегать – в ночи, будто вору какому-то, вместе с Хьюго, с
беднягой Хьюго.
Убежище было, оно принадлежало семье так давно, что о том
благополучно забыли. А если бы вспомнили, то – оно находилось так
близко к Туманному лесу, что в нём никто никогда не желал жить.
Хьюго тоже не желал, что уж. Он как понял, что с ним происходит,
то сказал, что сложится в первом попавшемся походе против нежити. И
совершенно не собирался отправляться в этот замок, и оставаться в
нём, и вообще хоть что-то делать для того, чтобы жить дальше и
служить дальше великому имени графов Мерсийских. И только
столкнувшись с предательством подлого Годрика, согласился, что это
нельзя так оставлять. И согласился жить ему назло – ну, сколько
успеет.
Правда, замок оказался в полном запустении, но – ничего, всё
как-нибудь образуется, думал Эдрик, глядя на едва живого Хьюго,
которого привез на спине его верного Каэдвалара. Непременно
образуется, главное – дотянуть до ночи Черной луны и убедить
потомка сделать всё, что положено делать таким, как он.
И тогда предатели получат по заслугам, а древнее имя очистится
от скверны и позора. И он, Эдрик, ещё увидит этот день, непременно
увидит.
Я проснулась неизвестно где и неизвестно когда. Всё тело болело,
а открывшиеся глаза не получили никакой информации о том, где я
есть.
Какие-то непонятные серые каменные стены и серый же потолок. Я
накрыта каким-то колючим шерстяным одеялом. И спала прямо в куртке,
штанах, и ботинках, как была одета – так и спала. И наверное,
где-то есть мой рюкзак.
А рядом со мной – спина. Загораживающая от меня всё остальное.
Мощная такая спина, широкая и тёплая. Обтянутая льняной рубахой. И
довольно шумно сопящая, хорошо, не в меня.