— Спасибо.
— В расчете, — усмехнулся он. — Ты тоже явно не собиралась меня спасать и все же спасла. Так что в расчете.
— Да… И что теперь?
— Теперь нам надо отдохнуть. — Подремли, пока варится каша. Я разбужу.
Он накрыл меня плащом. Я вскинулась, но Дитрих покачал головой.
— Нет, это не тот. Это мой.
Я облегченно вздохнула и откинулась на подушку. Закрыла глаза, но тут же снова открыла.
— Не могу. Это дико — спать, когда столько всего случилось. Когда столько смертей, и демоны…
Дитрих пожал плечами.
— Что изменится от того, что ты будешь метаться туда-сюда по комнате, рвать на себе волосы и каяться в том, в чем твоей вины вовсе нет? Мертвые не воскреснут, демоны не исчезнут.
— Наверное, — признала я.
И все же было что-то холодное, жестокое в его отстраненном спокойствии. Нечеловеческое.
Я опять подскочила на постели.
— Это правда не ты? Не ты призвал демонов?
Глупо. Если он соврал мне в первый раз, что помешает ему соврать во второй?
Дитрих снова присел так, что наши глаза оказались друг напротив друга.
— Эвелина, у меня, конечно, хватает грехов. Но чтобы призвать на город демонов лишь в качестве отвлекающего маневра, надо быть вовсе… Вовсе ничего не иметь в душе. — Он покачал головой, будто ему не хватало слов. Повторил: — У меня хватает грехов. Но всему есть предел. Я не призывал демонов.
Внутри меня словно развязался тугой узел. Хотя бы демоны — не моя вина. И тут же я снова похолодела, вспомнив.
— И ты сам — не демон? После того, как он тебя… Я хочу проверить.
Лицо Дитриха стало непроницаемым. Он медленно поднялся, отступив на пару шагов.
— Нет. Я не позволю тебе применить экзорцизм.
— Почему? Мне говорили, что экзорцизм безвреден.
Я осторожно потянулась к магии и тут же отпустила ее, не зная, на что решиться. Верить Дитриху на слово не хотелось: кажется, больше я никому не смогу верить на слово. С другой стороны, стал бы демон тащить меня по крышам? Прикрывать от отряда инквизиции? Обнимать, утешая?
Но тогда почему он не хочет просто показать мне, что не демон? Одно заклинание — и все будет очевидно.
— «Говорили». Птичка, неужели ты до сих пор веришь всему, что тебе говорили? — усмехнулся он.
— Уже нет. — Я вернула ему усмешку, такую же невеселую. — Но если не верить никому, то почему ты должен стать исключением?
— Не должен. И я не прошу мне верить, прошу подумать. Стал бы демон помогать тебе? Или просто — извини за грубость — разложил бы прямо там, на крыше, вдоволь насытившись твоей болью, отвращением и слезами, а потом скинул?