Меня передернуло. Почему за словом «извини» всегда следует какая-то гадость? Как будто извинение сделает ее неважной. Дитрих притворился, будто не заметил моей реакции, и продолжил:
— Экзорцизм безвреден. Для любого светлого мага, не одержимого демоном. Для одержимого, пожалуй, тоже: мертвому уже ничего не может навредить.
— Мертвому?
— Двум душам не ужиться в одном теле. Либо человек, либо демон. Поэтому, когда экзорцизм изгоняет демона из тела, остается труп.
— Это не совсем то, чему меня учили.
Дитрих пхмыкнул.
— Или я поняла так, как хотела понять. — Я попыталась припомнить формулировки. — «Безвреден для человека» — так писали в книгах. Когда заклинание изгоняет демона из тела, он ослабевает, и его легко убить. И душа человека будет спасена. А про тело… — Я растерянно подняла взгляд на Дитриха. — Или я плохо читала, или…
— Или, как я уже сказал, труп — не человек, даже если до поры ходит и говорит. Как и черный маг. Тот, чья сила — в тьме и смерти. Экзорцизм меня не убьет. Но... Когда магию пытаются отделить от тела, это, мягко говоря, неприятно. — Он криво усмехнулся. — Видишь, я сам вкладываю в твои руки оружие против себя. Стал бы я это делать, будучи демоном?
— Не знаю. Я не знаю, как мыслят демоны.
Он рассмеялся и развел руками.
— Ну извини, у нас тут нет под рукой ни одного, чтобы допросить и понять ход мыслей.
Мог ли демон спасать меня с корыстными целями? Разыграть многоходовку, втереться в доверие… чтобы что? Использовать мои родственные связи? Отец от меня отвернулся, наследовать трон я не могу, и в любом случае дорогу к нему преграждают два старших брата, которые едва ли вообще помнят о моем существовании. Больше нет ничего, кроме меня самой, но Дитрих сказал верно — воспользоваться этим демон мог бы сразу. А так от меня никакой пользы, кроме дополнительных забот.
От этой мысли стало страшно, и я прогнала ее.
— Я верю тебе, — сказала я.
— Спасибо, птичка. — Он улыбнулся. Заглянул в котелок. — Каша сварилась. Будешь?
Я кивнула. Несмотря на все переживания, которые принес день, а может, как раз из-за них, желудок настойчиво требовал еды.
Дитрих снова нырнул в сундук, стоявший под столом, доставая из него посуду.
— На воде и без масла, уж извини. Здесь я редко бываю, поэтому не храню то, что быстро портится. Зато с изюмом и маком.