— Не надо. Пожалуйста.
Слышать, как он глумится над тем, что совсем недавно было единственным смыслом моей жизни, оказалось больно.
— Извини, — неожиданно серьезно сказал Дитрих.
До недавнего времени. А что дальше? Я думала о том, как жить, — но есть ли что-то, ради чего стоит держаться за жизнь?
Нет, я не буду думать об этом сейчас. Не смогу.
Я кивнула, принимая извинения. Боясь, что, если открою рот, — разревусь.
— Необязательно быть святым, стойким к мирским соблазнам, — продолжал он. — Просто нужно помнить, кто ты…
«Просто». Спроси меня сейчас: «кто ты?» — я не нашла бы ответ.
— …И что на самом деле демону нечего тебе предложить.
— Предложить? — переспросила я. — Я читала, что демон искушает…
— Искушает, да. Когда демон только занимает человеческое тело, он слишком слаб, чтобы просто уничтожить разум. И он… испытывает тебя. Вытаскивает самые тайные, самые заветные желания или самые жуткие страхи…
— Вроде твоих призраков?
— Да, похоже. Вытаскивает и давит на них. Уступи на миг контроль, покорись, и он исполнит то, чего ты желаешь больше всего, либо избавит тебя от величайшего страха.
— Так вот почему!..
— Я сказал, что у него нет ничего, что бы могло меня соблазнить. Да?
Удивительно, что он помнил это, — думается, окажись на его месте, я и имя бы свое забыла.
— Демон забирает тело и… убивает разум? Обманывает?
— Не совсем обманывает… Создает видение, в котором душа получает то самое сокровенное желание исполненным. Убаюкивает. А потом изгоняет душу из тела — в то посмертие, что она заслужила.
— Но видение каши не насытит! Он врет! — возмутилась я.
— Кто-то из мудрецов сказал, что нашей душе все равно: действительно ли она получила, что хочет, или только представила это. — Дитрих пожал плечами. — В любом случае, это же демон, с чего бы ждать от него честности по отношению к еде.
К еде… Меня передернуло.
— Я рада, что ты не поддался на обман.
— А уж я-то как рад! — Дитрих поднялся и оттеснил меня от стола. — Сядь и отдохни, я сам все разложу по местам так, как привык.
Я послушалась. Отойдя к окну, выглянула на улицу, но ничего там не увидела. Переулок оказался слишком узким, и с третьего этажа было видно только стену напротив, с окном, наглухо закрытым ставнями.
— Здесь не на что смотреть, — сказал Дитрих, словно мог проследить за моим взглядом. — Трущобы — они и есть трущобы. Погоди немного, я вынесу помои.