— Что-то серьёзное? — перебил
насторожившийся Егор.
— Нет! Ну, то есть не по вашей части.
Просто болеют: температура, насморк, слабость, голова болит. Кир из
садика заразу принёс. Лена плакать начинает, если я хоть на шаг
отхожу. Ты можешь нам лекарств купить? Я вчера не всё нашла в
соседней аптеке. Ночь не спала: устала, тоже заболею, видимо.
Прости, что дёргаю...
— Нормально, Наташ. Я сейчас у
Валентины Семёновны, поднимусь к ней — и сразу к вам.
— Да нет, не надо сразу. Старушке
поговорить охота, я понимаю. Я так рано позвонила, чтобы всё
уточнить. Приезжай, как сможешь, ладно? Прости, что я так...
Где-то рядом с Натальей заплакала
дочка.
— Всё нормально. Я приеду.
— Спасибо, Егор, — она
отключилась.
Он сунул телефон в карман и позвонил
в домофон. Дверь тут же открылась, впуская его в полутёмный
сравнительно тёплый подъезд.
Егор поднялся на третий этаж и
стукнул в правую дверь.
— А я в окошко смотрю, жду машинку
знакомую, а тут ты, — улыбнулась Валентина Семёновна, впуская его в
крошечную квартирку, пахнущую выпечкой и чем-то неуловимо домашним,
родным.
Обычно эти запахи и компания чужой
бабули успокаивали Егора. Но не в феврале. Не в шаге от первой за
четыре зимы годовщины.
Выпили чаю: Валентина Семёновна с
эклерами, гость — с домашними булочками. Поболтали ни о чём: о
погоде, о политике, о ценах, о бабушкиных соседях.
Перед уходом Егор на всякий случай
перепроверил защиту квартиры. Всё чисто, надо только обновить знаки
у окна в спальне. Пять минут — и всё в порядке.
Стоя в дверях, уже одетый и обутый,
он напомнил:
— Валентина Семёновна, вы смотрите
всё-таки, кто звонит, а? Мошенников сейчас много развелось.
— Знаю, Егорушка, знаю. Новости-то
смотрю. Но с меня что взять-то мошенникам? — старушка
рассмеялась.
И тут же добавила тихо-тихо:
— Я всё жду, что Никитка позвонит.
Особенно сейчас, в феврале. Тело-то не нашли ведь, так что всё
надеюсь.
Она шагнула к застывшему у входной
двери Егору, обняла его и зашептала:
— Ты прости, хороший мой, прости
старую. Знаю, как ты мучаешься. Да только ни в чём ты не виноват,
Егорушка. Так уж вышло.
Он высвободился, стараясь не обидеть
бабушку. Пообещал заехать первого или второго марта и почти
выскочил в подъезд.
Нет, Никита не вернётся. Ни он, ни
Женя, ни Пал Палыч. Никто не вернётся.
Он вышел в холодный февраль.