— Простите мою медлительность, Диего Бернардович, — правильно
распознал он сухой тон магистра. — Я не боевой маг, мне ни к чему
торопливая жесткость. Финансы требуют наблюдения — неспешного и
несколько даже отстраненного. Это не единожды спасало нам
казну.
Убранство кабинета главы Имперского банка намекало, что за свое
спасение казна расплачивалась очень щедро.
— Теперь, полагаю, моя очередь оказать Ладии подобную услугу? —
напомнил Диего. — И мои козыри прямо противоположны вашим. Итак,
насколько свежими вы полагаете эти подделки?
— Даты на них сообщают, что все напечатаны в последние восемь
дней, — казначей продолжал все с той же опасной
неторопливостью.
«Отдыхающий лев», — оценил Диего почти невольно.
— Дата, разумеется, может быть обманом, — изрек вслух он
очевидную истину.
— Разумеется, — отозвался лев. — Однако, у меня есть причины
считать ее верной.
Диего показалось, что он тащит этого льва за уже хвост.
— Откуда ваш вывод? На фальшивках могли напечатать любую удобную
дату.
— Это очень любопытная история.
Глава банка позволил себе последнюю паузу, после которой
аккуратно выложил из ящика на стол бумагу с вензелями достоинством
в «десять серебряных лун». На первый и даже второй взгляд она
казалась абсолютно настоящей.
— Для разрешения нашего казуса незаменим ваш опыт, а также
привычка не тревожить пустяками его величество, — улыбнулся
казначей мягко и значительно. — Видите ли… похоже, что мы сами их
печатаем.
***
— Каким образом с государственного станка уже больше седмицы
выходят фальшивые деньги? — Диего выговаривал очень тихо, но
мастера Печатного двора покрылись мурашками до самых пят.
Субботний вечер цех встретил в полной комплектации: работу
завершали девять мастеров, по три у каждого из денежных станков.
Маленький учетчик запирал последнюю шкатулку свежих ассигнаций — во
дворе уже томится конвой, готовый доставить их в Имперский банк на
подпись. Волнениям повода не было — положенная сотня листов готова,
даже отбраковать не пришлось нынче ни единого.
Довольные собою мастера нежно отирали с заморских станков капли
черной туши, снимали бумажную пыль и предвкушали праздный день
воскресный. На шорох смазанной тяжелой створки Трифон неглядя
бросил «Уходим, не гони», когда осмыслил, что караульный не имеет к
нижней двери доступа. Тереборщик любопытно обернулся и был поражен
атакой сразу нескольких гневных очей.