Жизнь примы вошла в стандартную
колею, личная жизнь менялась в зависимости от текущей ситуации. В
городах она искала общества обеспеченных кавалеров, забывая о своем
запасном варианте в виде Олеона. Тот же, как истинный трагик,
каждый раз переживал этот временный разрыв с дамой сердца именно
трагически. Судя по всему, он чувствовал себя обязанным страдать
просто в силу амплуа. Потому каждый первый вечер в любом новом
месте он напивался вдрызг, что, в общем, никого особо не трогало. А
кто не пьет, особенно в артистической тусовке? Самое ужасное, что
он при этом писал стихи. Да ладно бы просто писал, он их ещё и
читал вслух каждому встречному. По этой причине народ так же
традиционно в первый вечер на всяком новом месте пытался исчезнуть
куда подальше, лишь бы не наткнуться на страдающего поэта. Ибо
стихи его были объективно не просто плохими, они были настолько
ужасны, что напрочь отбивали веру в прекрасное и заставляли люто
ненавидеть всю поэзию в целом, как явление. Судя по всему, муза, с
завидной регулярностью посещавшая нашего доморощенного поэта, была
столь же глубоко пьющей, как и он сам. Каждый из нас спасался от
них обоих: поэта и его музы, как мог. Некоторые притворялись
спящими, некоторые пытались слиться с окружающим пространством,
кое-кто убегал прочь в любой трактир города. Трагик обычно
напивался на рабочем месте, опасаясь в людных местах встретить свою
подругу, стандартно разбивающую ему сердце в компании новых друзей.
Олеон был не глуп и понимал, что подобная встреча не сулит ему
ничего хорошего. По идее, придётся бить морду счастливым
соперникам, а храбростью и силой субтильный трагик похвастаться не
мог. Да и вообще, это ж совершенно не интеллигентно — в минуты
тоски бить морду обидчикам. Стихи, знаете ли, гораздо более мощное
оружие. Я, кстати, однажды предложила ему почитать стихи тем самым
обидчикам, искренне считая, что бедолаги разбегутся кто куда,
бросив красавицу Сьют прямо на руки трагику. Но он моим советам не
внял и ещё насколько дней дулся на меня и ворчал, что неграмотным
девчонкам, ничего не понимающим в искусстве поэзии, не место в
театре.
Одним из безопасных мест в первый
вечер гастролей считалась комната тётушки Лизорри. Она женщина
прямая, на язык бойкая, и рука у неё тяжелая, потому к ней пьяный
Олеон со стихами являться побаивался. Именно по этой причине в этот
вечер я устроилась с книжкой под боком у тётушки, занимавшейся
подсчетом барышей, вырученных за только что данное нами
представление.