– Ну, тогда поехали к
нему?
– Э, нет, не сейчас. У меня
другой план. Мы идём спать до самого утра. Утром расспросим
соседей-работяг о том, что они видели, а уже после поедем на другой
конец Москвы. Нам великодушно выделили кровать
покойника.
– Ты же не
собираешься...
– А почему нет? Не домой же
ехать сейчас. Кроме того, когда я был на фронте, то спал на сырой
земле, укрывшись одной шинелью. После этого мне любая кровать будет
мила и приятна. Да и тебе, насколько я помню, нынче нелегко живётся
без своего собственного угла. Хорошо ли отказываться от бесплатных
перин?
– Ну да, я, конечно, сейчас
практически бездомный, однако...
– Вот и отлично. Я буду спать
первым, так как ещё не смыкал глаз за сегодня. А ты постой на
вахте.
– Ладно, мы считаем морально
приемлемым спать прямо на месте преступления, но зачем нам друг
друга сторожить?
– Потому что мы на месте
преступления. А ещё потому, что я совсем не доверяю этой свинке.
Мало ли что выкинет. Так что давай, я подремлю пару часов, ты меня
разбудишь, и я тебя сменю. В восемь опросим местных и двинем
дальше.
– Ну как там, с допросом? –
спросил меня Феликс, когда я вышел на улицу.
Парень всё время, пока я
беседовал с заспанными пролетариями, прождал меня снаружи, натирая
до блеска новенькие кожаные сапоги, специально припасённой
тряпочкой. Лис говорил, что привычка трястись над чистотой вещей,
которые чистыми быть недолжны, осталась ему с тех времён, когда он
ещё жил в родительской усадьбе.
Но, как по мне, натирать до
блеска и без того новые ботинки, да ещё и в условиях московской
слякоти, совсем какая-то дурная идея. Неужели иногда привычки всё
же возобладают над самой банальной логикой?
– Да никак особо. Никто ничего
не видел. А если и видели, то вряд ли расскажут. Они все...
какие-то зашуганные малость. – сказал я.
– Значит, единственной
нормальной ниточкой у нас остаётся только Заречный? – Феликс ещё
раз провёл тряпкой по и без того блестящей поверхностью и только
затем встал в полный рост, готовясь к отправлению.
– Ну, видимо да.
Мы седлали моего служебного
коня. Я уселся за поводья в то время, как мой товарищ сел сзади.
Большинство казённых лошадей было на фронте, поэтому нам
приходилось передвигаться в столь глупом положении. Только
подумать, два комиссара Особого отдела ВЧК столицы страны, делят
одну лошадь на двоих!