В какой-то момент мне стало
казаться, что скорее один из наших мечей треснет и сломается от
такого напряжение, нежели кто-то из нас сдаст текущие позиции. И
вот тот, с кем это случиться прежде всего и проиграет в дуэли.
Думая об этом, я на секунду забылся и слегка оступился, допустив
ошибку. Да такую, что мой противник, будучи совсем уж неуклюжим
мечником, смог всё-таки пойти в контратаку.
Я отпрянул, но его клинок
прошёлся в точности по моей проклятой руке, распоров и перчатку, и
длинный ворот плаща. В момент, когда моя проклятая плоть показалась
на свет, оступился уже мой оппонент, на секунду замерев и потеряв
всякую концентрацию. Этим воспользовался уже я, со всей силы вмазав
ему кулаком по носу. От этого удара он не только не смог
уклониться, но и полностью потерял равновесие, выронив шашку и
приземлившись на каменную кладку.
– Я сдаюсь! – совершенно
неожиданно произнёс он и поднял копыта в воздух.
– Быстро ты сдулся. – сказал
я, убирая клинок обратно в ножны.
– Я больше не хочу с тобой
драться.
– Что это он вдруг стал таким
шёлковым? – спросил Феликс, также убравший оружие.
– Выясним, когда приведём его
в контору и намнём бока. – заключил я.
В одних доселе не потух
Хмель незапамятных пожаров,
И жив степной, разгульный дух
И Разиных, и Кудеяров.
В других — лишенных всех корней
—
Тлетворный дух столицы Невской:
Толстой и Чехов, Достоевский —
Надрыв и смута наших дней.
Максимильян Волошин, "Гражданская
война"
---

Борис Кустодиев, Второе
вступление "Жупела"
---
1905 год
Мы с Марией сидели на крыше
одного из бараков Вяземской Лавры, откуда открывался вид на
пустовавшую в ночи Сенную площадь. Девушка ёрзала ногой по пыльной
и обветренной кирпичной крыше, то и дело отправляя вниз, на улицу,
кусочки красной крошки.
Я смотрел в ночное небо и
пытался отыскать среди звёзд что-то, что могло бы подарить мне
надежду. На то, что хоть где-то там, среди этих светящихся капелек,
прячется справедливость. Пусть в виде иномирцев, сумевших построить
чудное общество равенства. Пусть в виде какого-нибудь бога,
несущего кару всем тем, кто считает себя в праве заковывать в цепи
целые народы и пить их кровь на завтрак.
Между мной и моей боевой
подругой, царила тишина. Мы не хотели что-либо говорить друг другу,
потому что знали, что от слов будет только хуже. Возможно, они
приведут нас обоих к чему-то куда более страшному, чем разрыв
дружбы, что тянулась с детства. Разговоры в подобной ситуации
всегда приводят к чему-то такому. От этого не убежать и не
спрятаться.