Директор, высоченный, жилистый, в тяжелых очках с роговой
оправой, редкими зализанными волосенками, даже не отправил их в
основной корпус по прибытию. Четыре здоровяка и медсестра ждали
подруг в его кабинете. И два шприца с прозрачной жидкостью внутри.
Анни успела справиться с двумя, когда прямо в ее затылок, жутко
хрустнув, не влетел кончик старой полицейской дубинки. А Мари
застыла, испугавшись безумного гнева, плескающегося за толстыми
стеклами очков. Гнева и жажды чего-то… кого-то…
В себя девчонки пришли здесь. В старом и ни разу не виденном
карцере для уродов, рождающихся среди нормальных людей.
Ржавая дверь, закрытая гексограммой и печатью Соломона,
почти не подпускала к себе. Мари обожглась еще в трех шагах и не
решилась идти дальше, глядя на ладонь, покрытую волдырями ожогов,
вскипевших на глазах. А Анни с трудом оклемалась к вечеру.
Решетка с ее паутиной из стальных прутков, покрытых
непонятными ломаными загогулинами, парила опасностью еще сильнее.
Так что…
Так что завтра, как сказал директор, за ними приедут. Как
веревочке не виться, а кончик поймают, если знать, как ловить.
Сдадут на опыты, начикают их тонкими пластинками на невесомые
стеклышки для микроскопов. И все. Или чего-то хуже, о чем Анна
знала, но всегда молчала.
- Может, сбежим по дороге?
Мари не ответила. Села рядом, обняла, прижала к
себе.
Они встретились шесть лет назад, в своем первом общем
интернате. Плохо социализирующиеся – это про них. Не желающие
подчиняться злым и всегда недовольным воспитателям, замкнутые и
злые дети, запихиваемые в старые дома за высокими заборами. Без пап
с мамами, без остальных родственников или с ними, но не
нужные.
Анна и Мария еще и оказались уродами. Только они сами этого
не знали и так про себя не думали. И даже не осознавали, что могли
и умели. Пока как-то раз, через полгода после встречи, к ним не
перевели трех девочек старше. И тогда все понеслось.
Это не любила вспоминать даже Мария, спокойная и только
вздыхающая из-за новой проблемы… Потом, когда они обе поняли, что
больше не позволят издеваться над собой. Никогда. Пока чуть не
убили одну из девочек, оставив за спиной побег и окровавленное
плачущее тело, на короткий миг переставшее дышать. Потому они и
боялись снова драться во всю мощь, полагаясь только на силу
мускулов. А она помогала не всегда, даже очень не всегда.