Какая разница, кто тебя насилует, анархист, большевик или верноподданный царя-батюшки?..
“Вот сейчас и узнаю…” - мелькнула странная, бредовая мысль. Должно быть, от страха и ожидания боли в голове совсем помутилось.
Махно, однако, не спешил - снова играл с нею, держал крепко, так, что не вырваться, но не мучил, боли не причинял. Расстегнул на ней платье, задрал подол, чулки и белье стащил ловко, даже церемонно, как опытный любовник… и снова полез рукою между ног. От прикосновения его пальцев там вдруг стало горячо - так горячо, что Саша вскрикнула, дернулась, попыталась сжать бедра, но он не позволил.
Хмыкнул, пробормотал что-то - не сердито, не зло, скорее, насмешливо, начал гладить, широко, мягко, и постепенно открывал ее пальцами, раздвигал шире, проникал глубже… а ей хотелось умереть от стыда и непристойного, запретного удовольствия. Муж никогда не делал с ней ничего подобного…
- Не надо, не надо, не надо!.. - зашептала она, ужасаясь сладкой ноющей боли внизу живота, и перестала сдерживаться - заплакала навзрыд, давясь слезами. - Не нааааадо… отпусти… отпусти… Бога за тебя молить буду…
Саша не ждала пощады - она все ж не была невинной девицей, слышала его тяжелое дыхание, чувствовала, как напряженный мужской корень вжимается в бедро - но Махно вдруг отпустил ее. Вытащил пальцы, сел, достал из кармана платок из чистого белого шёлка - вытер каждый палец, платок поднес к носу, жадно, как зверь, принюхался и... назад в карман сунул, поправил ремень, встал.
- Я уж сказал, больше повторять не буду - останешься здесь, при мне. Работу дам, никто не тронет... но ежели сама почнешь хвостом крутить, как сучка - к стенке поставлю, так и знай!
Махно дошел до двери, на пороге остановился, метнул взглядом через плечо, точно хлыстом ударил:
- Лёвка принесет барахла, выберешь себе, что по нраву. Это все народное. И Дуньку к тебе пришлю, чтобы обсказала про наши порядки, объяснила что да как… Помни: не при панах живем, здесь слуг ни у кого нет, все работают!
Кивнул головой - вроде попрощался - и выскользнул из горницы, растаял в сумерках, словно его и не было вовсе.
Саша сидела на кровати, в расстегнутом платье, оплетенная, как змеями, разметавшимися косами, и ей казалось, что в томной, сладкой тишине наступающей осенней ночи с хрустом, с надрывом рвется на части ее сердце.