Вот тут в дело вступает гвардия Святейшего Престола. Серкано ди
Креспо, Гаспар ди Креспо и две тысячи Синих Плащей. Грешники на
службе Господа.
— Ад майо́рем де́и глёриам. — Пробормотал Серкано, быстро
перекрестился и огляделся.
Толпа льётся мимо пёстрым потоком, рыбаки, рабочие, торговцы и
строители. Меж них снуют чумазые дети, у противоположного дома
сидит дряхлый попрошайка. Серкано хотел подойти, но заметил белые
глаза, а значит, старик точно не видел ничего. Ничего, ересь, она
как прыщ на лбу, бросается в глаза, стоит только присмотреться.
***
Солнце поднимается к зениту, жар нарастает, и птицы замолкают
одна за другой. Город затихает, люди устраиваются в тенях на лёгкий
перекус и короткий сон. Нет смысла работать в дикую жару,
перегреешься и остаток дня будешь квёлым, как рыба в кипятке.
Серкано улёгся под старой оливой, закинув руки за голову. Рядом
поставил прикупленный кувшинчик плодового вина и ломоть чиабатты с
сыром. Другого хлеба в этих краях не пекут.
Солнце пробивается через переплетение ветвей, старается
зажарить, с моря дует ветерок. На другой стороне улицы белая кошка
растянулась на красной черепице животом вверх. Серкано потягивает
вино, закусывая мягким хлебом и терпким сыром. Жизнь прекрасна,
особенно когда с тебя не требует результатов за гранью человеческих
возможностей. Никто не кричит над ухом, не бьёт и не запирает в
Тёмной Комнате.
Даже не хочется торопиться с этим делом.
Допив вино, откинулся на спину, зевнул и закрыл глаза. Свет,
пробивающийся через листья просвечивает через веки, порождая
причудливые цветные пятна... Неровные шаги людей, готовящихся к
убийству прервали дрёму. Неопытных и распаляющих себя ненавистью,
что остужается страхом.
Приподнял веки, наблюдая за улицей меж ресниц.
Трое мужчин, крепких, прожаренных на солнце до бронзового
загара. Идут стискивая простецкие мечи и пресловутый изогнутый
клинок островитян. Человек с катаной держит её одной рукой, уже
ошибка, без ножен, ещё одна. Эти мечи красивы и остры, но их
главная добыча — это безропотные крестьяне. Самураи красуются ими,
показывая статус, а воюют копьями и стрелами. Причём верхом.
— Вставай, ватиканская псина! — Взревел катаноносец, направляя
меч на Серкано.
Двое с мечами обошли с боков, их мелко потряхивает от смеси
страха и гнева. Следят за руками, за пистолетом. Они готовы убить,
они хотят убить. Но всё же не убийцы, не привыкли проливать
кровь.