Серкано заскрежетал зубами, глаза дёргаются, выискивая
говорящего. Мужчина за его спиной стонет и пытается ползти, позабыв
обо всём от боли, как животное. Скворци содрогается от одного вида,
а в голове пульсирует мысль: почему он ещё жив? Креспо убивал
мгновенно, без всякой жалости, отсекал головы тонкой рапирой! А
каменщик ещё жив, хотя и путается в собственных внутренностях.
Он сделал это специально. Вскрыл беднягу, так быстро и
аккуратно, что не повредил органы.
Мечник приблизился к толпе вплотную, без тени беспокойства.
Навис над каменщиками, как взрослый над детьми. Очень и очень злой
взрослый. Глаза налиты кровью, зрачки сжались до точки не больше
игольного острия. С клинка рапиры на пыльный пол срываются густые
капли. Ни следа от того беспечного пьяницы, что пил вино на берегу
моря и любовался видом. Зверь, алчущий крови.
— Господин! — Закричал Скворци, прыгая между ним и рабочими. —
Мёртвые не говорят, и они не все еретики!
— Господь своих узнает. — Прорычал Серкано.
— Но Господь не расскажет, где прячется... тот, кого вы ищите, а
если и направит, то будет поздно! Вы же знаете, Бог нетороплив.
— Хорошо, — наконец выдохнул Ватиканец, — я не убью вас сейчас,
если расскажете всё.
— Что всё? — Пролепетал один из рабочих, стараясь не смотреть на
умирающего товарищи и на Серкано.
— Я расскажу. — Вновь зазвучал гнусавый голос. — А вы уходите
отсюда подальше.
Через толпу протиснулся старик со сломанным носом, свёрнутым так
сильно, что кончик почти касается скулы. Глаза блёклые, с начавшими
расти катарактами, и злые. Он смотрит прямо на Серкано, стискивая
кулаки.
— Господин ведь не против?
— Если не услышу, то что нужно, всё равно всех найду.
— Охотно верю. Пройдёмте.
Рабочие, повинуясь взмаху руки, будто отгоняющему муху,
бросились со склада. Оббегая стенающего товарища. Кто-то подхватил
беднягу, но тот взвыл и задёргался. Его всё равно потащили,
затолкав всё, что вывалилось из живота обратно. Старик посмотрел на
Скворци тяжёлым взглядом, тот пожал плечами и отвернулся.
— Сволочь, ты Скворци. — Проскрипел старик. — У Вальтера ведь
жена и дети.
Парень вновь пожал плечами, добавил нехотя:
— Каждый выживает как может.
— Да, как может, а ты как крыса... пройдёмте.
В дальнем конце узкая лестница привела на короткий поверх,
защищённый от пыли стеной и дверью. Внутри — крошечный кабинет со
столом, на котором красуется гроссбух, окованный медью. Старик,
шаркая по полу, прошёл за стол и с усилием сдвинул учётную книгу,
опустился в кресло с отчётливым хрустом в коленях.