— Ты думаешь о том же, о чем я? —
подошел ко мне Бранко.
— Да. Надо только шапки развернуть
задом наперед, чтобы красные звезды не заметили.
Мы тронулись вниз, по протоптанной
Бранко тропинке, стараясь не шуметь и настороженно прислушиваясь.
Светлой пряжей вились дымки из труб, одиноко гавкнула собака да
скрипела на ветру незапертая калитка или воротина.
Всю дорогу пленные ныли — дяденька,
мы больше не будем, прости застранцев, отпусти да отпусти, но
замолкли после того места, где Бранко их повинтил. Мы свернули
белые накидки и двинулись вперед почти строем через пустые
улочки.
Только в самой середине Висоевицы,
недалеко от штаба нас окликнул часовой, закутанный в овчины,
засыпанный снегом и оттого больше похожий на сугроб:
— Кто идет?
Пленные тревожно дернулись, но
Бранко встряхнул переднего за шкирку:
— Ну!
— Драголюб! — посиневшими губами
выговорил четник пароль.
— Дрина! Один ко мне, остальные
стоять на месте! — выдохнул вместе с паром караульный.
Сразу видно — из недавних солдат, не
забыл еще порядок службы.
— Да ты рехнулся, дядя! — от холода
мое возмущение вышло совсем натуральным. — Мы романийцы, замерзли
как цуцики, а ты нас на морозе держать хочешь?
Пока часовой думал, Небош попросту
отстранил его, а шедший следом Глиша не дал раскрыть рот, уперев в
лоб ледяной ствол пистолета. Бойцы шустро разоружили сугроб и мы
спокойно подошли к большой брвнаре штаба.
И тут выступил Лука:
— Надо две гранаты в окно закинуть,
а как наружу полезут, перестреляем.
Даже будь это немцы или усташи,
способ так себе, неизвестно сколько их еще по деревне и как обратно
выбираться.
— Скажи мне, гуманист хренов, а
хозяевам как потом в разбитом доме жить? На морозе-то?
— Да кулаки это! — отмахнулся
Лука.
— А дети у них тоже кулаки?
Комиссар по обыкновению надулся.
— Всем разом не пройти, — оглядел
неширокую дверь Бранко, — а пока будем внутрь лезть, спохватятся и
стрелять начнут.
— Мы вдвоем пойдем, двоих не
испугаются. Лука, если такой смелый, бери гранату, — скомандовал я.
— Чеку вынь. Как свистну, заходят остальные. Если взрыв, то мочите
всех. Пошли.
Скрипнула дверь и вместе с морозным
паром мы ввалились в пропахшее дымом тепло. В очаге посреди комнаты
горел огонь, жар шел и от небольшой печки в углу.
— Добар дан, православни! — широко
улыбнулся я, подходя к столу, за которым над едой замерло несколько
человек. — Подвиньтесь.