— Я тебе не пущу! Я тебе не пущу!
Кормить его ты сам будешь, да? — наседали два звонких голоса.
В ответ глухо бубнил часовой, но
мужчине и одну женщину не переспорить, а тут их двое — завтрак мне
притащили Живка с Альбиной. Чмокнули в неумытую рожу, развернули
полотенце и выставили парящий мясным духом горшок с лонацем,
овощным рагу. Есть не хотелось совершенно, я черпнул раз, другой,
посмотрел, как печально девчонки подперли щечки кулачками и
принялся отрабатывать мордой и ложкой, делая вид, что все
отлично.
— Та-ак, — раздалось от двери, — это
что здесь происходит?
— Ой! — и моих кормилиц как ветром
сдуло, а на их место нарисовался Милован.
— Жалобы есть?
— На что? Тепло, сухо, никуда по
снегу ползти не надо, накормили вот...
Джилас уселся на нары, и, поглядывая
как я приканчиваю принесенное, рылся в своей объемной сумке.
— Совет нужен, — и сунул мне
несколько машинописных листов.
Я чуть было не вытер ими руки после
еды, но спохватился, прочитал и сложил на столике перед собой.
Забавно — меня тут судить собираются, а член Верховного штаба за
советом приходит. Или ему надо успеть до того, как меня
грохнут?
— Что скажешь?
— Не сработает.
— Почему?
— Вы приманиваете кошку не мясом, а
горчицей.
Милован фыркнул, взлохматил шевелюру
и сосредоточенно взглянул на меня:
— Объясни.
— Ты «Бравого солдата Швейка»
читал?
— Конечно! — улыбнулся главный
партизанский пропагандист.
— Как Швейк собак ловил, помнишь? На
мясо или печень, то есть на то, что они любят.
— Ну, так то собаки...
— Гашек у большевиков был
комендантом Бугульмы, и ему однажды потребовалось, чтобы монахини
вымыли казармы. Так он им не про мировую революцию рассказывал, а
цитировал апостола Павла, второе послание фессалоникийцам, «кто не
хочет трудиться, тот и не ешь».
— Погоди, — подозрительно нахмурился
Джилас, — а откуда ты это знаешь?
Вот черт... А, семь бед — один
ответ, неизвестно, доживу ли до завтра...
— Сестра Варвара, как раз из того
монастыря, из России выбралась, здесь осела, с мамой дружила, у нас
дома бывала. Много интересного рассказывала.
Милован хмыкнул, а я выдохнул —
пронесло, и продолжил гнуть свою линию.
— Социальная революция это все
хорошо, и даже жизнь без угнетателей это прекрасно, но о чем думает
крестьянин в первую очередь?
— Так о земле же, что тут
гадать.