С неба звездочка упала, прямо милому в штаны… Я ругнулся и
осторожно подобрался к тому, что вполне могло быть девичьей
спальней. Попискивание раздавалось из миниатюрной колыбельки,
больше походившей на корзинку для грибов. Странные здесь обычаи.
Где детская кроватка, люлька там какая-нибудь? Неужто ребенка в
таком, даже назвать, как не знаю, держат?
Ладно, терпи пацан. Раз не задохнулся, значит, есть еще шанс
отметить и последующие дни, и месяцы рождения. Надеюсь, жизнь у
Митяя будет долгой и счастливой. Я почитай тебя с того света
вытащил. Только потерпи чуток.
Я схватил колыбельку за ручку, нырнул в дым и, кашляя во все
легкие, выскочил на улицу. Свежий морозный воздух стал самой лучшей
наградой.
Увидев меня с корзинкой, девочка едва не вырвала ее из рук,
радостно причитая, вытащила из колыбельки скулящий сверток,
развернула его, и я увидел… лопоухого щенка, виляющего
хвостиком.
— Спасибо вам, дяденька, — прошептала она. — Вы
спасли мою собачку. Я так вам благодарна.
— Это и есть твой Митяй? — как веслом оглоушенный,
спросил я. — Выходит, я рисковал из-за собаки?
— Ну да, — удивленно подтвердила девочка. —
Папенька мне его подарили на именины. Прелестный щеночек. Я его так
люблю.
И она уткнулась носом в короткую шерсть собачки.
— Дела, — протянул я и пошагал прочь.
Не знаю, каким чудом эта история дошла до роты, но с той поры
надо мной не раз подшучивали сослуживцы.
В марте нового 1736 года я благополучно прошел баллотировку и
стал капралом. Жалование мое увеличилось до восемнадцати рублей в
год, но реально, после всех вычетов выходило меньше тринадцати.
Ипатов перешел в подпрапорщики и командовал теперь фузелерами,
однако по старой дружбе навещал нас и наблюдал за тем, как проходит
учеба моих молодцов.
Повышение по службе я отпраздновал вместе с Карлом. Мы нашли
трактирчик, похожий на кафе из моего прошлого: с чистыми столами,
покрытыми клетчатой скатертью, посеребренными приборами, барной
стойкой, с официантками с кружевными передниками и обольстительной
улыбкой, и посидели за легким ужином, побаловав себя десертом из
мороженного. Это была дань охватывавшей меня время от времени
ностальгии.
Я вспоминал друзей: Мишку Каплина, Лёху; конторку в которой
прозябал; случайных подруг, так и не ставших ближе и дороже. Думал
о том, что не успел наездить на купленной в кредит «Ладе» даже
сотню тысяч, а ведь были планы махнуть на ней в Крым, там
поваляться на пляже, поглазеть на горы, пожить в палаточном городке
и посмотреть Черноморский флот в Севастополе вместе с приваренной к
пирсу украинской подводной лодкой. Сожалел о книжках, которые так и
не суждено прочитать. И, конечно, грустил о маме, не знавшей где я,
и что со мной происходит на самом деле.