Да нет, для сумасшедшего, мои мысли чересчур рациональные. Хотя,
сбрасывать версию со счетов не буду. Попробую разобраться с
помощью настойчивого молодого человека.
— Слушайте, юноша, скажите, кто вы, и что мы тут собственно
делаем?
— Дитрих, не узнаешь меня?
Клянусь зарплатой за месяц, парень едва не заплакал. Какие мы
чувствительные!
— Во-первых, я не Дитрих, во-вторых, мы с вами впервые
видимся, молодой человек.
— Что я скажу тете Эльзе! — юноша всплеснул руками. —
Неужели ты не помнишь меня, твоего кузена Карла.
Насколько помню, кузен — это двоюродный брат, и что знаю
наверняка, никаких Карлов в нашем роду не водилось. Сергеи,
Владимиры, Анатолии имеются, спорить не стану. Хотя, смутно
припоминаю, как в детстве бабушка рассказывала семейное
предание, больше похожее на сказку: мол, давние предки по ее
линии когда-то переехали из Германии, постепенно обрусели, потеряли
связь с бывшей родиной. Если это — правда, выходит в обе
мировых войны одни мои родственники воевали с другими.
Нет, слишком невероятно. Произошло недоразумение, сейчас
разберемся:
— Какого еще Карла?
— Барона… — начал он, но я ехидно прервал:
— Мюнхаузена, да?
— Да нет же, барона Карла фон Брауна, вашего кузена.
— Извини, парень, хочется считать себя бароном — считай на
здоровье, только санитарам не рассказывай. Не знаком я ни с
какими фон-баронами и знать их не хочу.
Парня так огорошило, что он резко перешел на «вы»:
— Как же так, Дитрих?! Почему вы говорите такие страшные
слова и открещиваетесь от титула, принадлежащего вам по
праву? Вы же сами барон! Барон Дитрих фон Гофен.
Вот, что я называю словом «приехали».
Глава 3
Я сказал «приехали»! Ха. Еще хуже: только что до меня дошло — мы
с Карлом общаемся на чистом немецком языке. И в том, что
сразу не обратил внимания, нет ничего странного, для меня
немецкий — как родной: я в инъязе специализировался на
«дойче», а потом в армии, будучи военным переводчиком, успел
хорошо напрактиковаться, когда переводил генералам статьи из
зарубежных журналов и сопровождал натовских чиновников,
совершавших вояж по рассекреченным во времена Горбачева и
Ельцина военным объектам. Дела тогда такие творились, скажу
вам — мама не горюй, сдали наши все военные секреты, какие только
можно.
Потом дошло и другое: речь Карла вроде и понятна, но с другой
стороны, полна непривычных оборотов, пахло от которых
нафталином и прабабушкиным сундуком. О смысле многих
высказываний можно разве что догадаться. И фразы он строил
своеобразно, в высоком «штиле», с пиететом.