— Что это?
Я невольно отвлекся, посмотрев на потолок. Лекарь воспользовался
этим, легким движением повернул согнутую руку сначала
кнаружи, а затем внутрь, вставив плечевой сустав на место.
Последовал щелчок.
— Мать вашу! — Я едва не умер от боли и шока.
Тело выгнулось дугой. Сейчас же на него навалились палачи,
удерживая весом. Я бился на лавке, стукаясь головой об
сундучок, и успокоился, только тогда, когда болезненные
ощущения прошли.
— Потерпите, милостливый государь. Полдела сделано, —
старичок подошел к жаровне и немного понаблюдал за пляшущими
языками пламени. — Отдохните чуток, а потом продолжим.
Я полежал на спине с отрешенным видом, настраиваясь на
неизбежное. Вроде понятно, что Генрих Карлович добро делает,
но страшно до жути.
Таким же образом лекарь вправил и другую руку. Щелчок,
электрический импульс в плече, приведший сердце в состояние
ступора, и блаженный покой.
Я мысленно крестился, боль отступила. Попробовал пошевелить
пальцами и понял, что руки ни капельки не слушаются.
— Недельки три-четыре покоя, и с вами будет все в порядке,
— сказал довольный лекарь. — Организм молодой, сдюжит.
Интересно, дадут ли мне эти недели покоя или вновь потащат на
допрос, как только Фалалеев порешает все вопросы с
начальником?
Пока предавался размышлениям, пришли конвоиры.
— Куда его девать? В старую камеру-одиночку али как?
— Бросьте к его дружку, фон Брауну. Пущай вместе сидят.
— А смотрение ему какое?
Очевидно, речь шла о режиме содержания.
— На первое время обыкновенное пущай будет, — бросил
чиновник. — Но если правила нарушит, сразу на цепь
сажайте.
В сказанном было столько ненависти, что ее бы хватило на целый
город.
Меня снова провели по подвалу, подвели к камере, из проема
выглянуло сонное лицо солдата, пропахшего селедкой и чем-то
похожим на краску.
— Петров, принимай нового «хозяина», — весело сообщил
конвойный.
Как я узнал позже, солдаты, прикрепленные к каждой из камер,
«хозяином» называли заключенного, который в ней
содержался.
— Тоже немец? — вздохнул Петров.
— Ага, барон курляндский фон Гофен, — подтвердил
конвойный.
— Опять по-человечески не поговорить, — сокрушенно
произнес Петров. — Немчик, что у меня сидит только «вас» да
«нихт ферштейн» лопочет.
— Нет, этот вроде как русский разумеет.
— Да ну, — обрадовался Петров. — Давай-ка его скорее сюда.
Он ведь после дыбы, пусть отлежится. А Карлу моего на розыск
поведете?