После возвращения он долго не мог привыкнуть, но не к еде и мало-мальскому уюту, а к тому, что это теперь его деревня, его дом, где он вырос и куда пришел умирать. Выжженная земля, валяющиеся ошейники и цепи, вязкая тишина и огромные поля, перепаханной снарядами земли. Увиденное, бередило душу и напоминало ему о том, что у него внутри все точно так же – скрипят калитки от ветра в брошенных домах, ночью деревню посещают призраки, они ищут пропавших детей и любимых, стенают о гибели и воют от тоски. Он видел все это и понимал, что это невозможно терпеть, как невозможно терпеть боль в отрезанной ноге, которая мучила его каждую ночь. Он сам превратился в огромную воронку от снаряда, и ничего больше не осталось в нем от человека.
Он свыкся с этим, как свыкаются со многими страшными вещами. А потом его сознание больше не удерживало почти никаких воспоминаний о том времени, и тогда он подумал, что, возможно, ничего и не меняется. Весна похожа одна на другую, приходит всякий раз в свой час и ей все равно, война или мирное время, голод или благоденствие, живешь ли ты или уже умер.
Теперь старик, как бы ни старался, не мог вспомнить, как выглядела его настоящая деревня, его мать и отец, его односельчане и что такое зона бедствия и колючая проволока, хотя последнее вызывало в нем скорее телесную реакцию. Он ощущал скрежет горелой земли на зубах, слышал позвякивание пуль о каску и дрожание тверди под ногами. В деревне остался только он один, поэтому старик ни с кем не разговаривал уже много лет, хотя он был бы рад «пустить себе кровь» и вылить кому-нибудь всю ту горечь и гной от ран, что накопились за долгие годы.
Его по-прежнему слепило солнце, он также курил махорку, скручивая ее в газетку, и вдумчиво слушал медный звук, разносимый ветром, что рождался ударом ржавой шпалины о железный шест.
Когда сознание чуть освещалось тенью мысли, старик улыбался сухими, как бумага, губами, он давно успокоился и больше не мучился, потому что время терпения кончилось, началось время ожидания. Старик садился на завалинку, скрючиваясь знаком вопроса, и ждал. Ждал, что падут эти унылые декорации, что перестанет бить в глаза искусственный свет, отраженный от отшлифованного стекла, наклеенного на блестку, что наконец-то станет ясно, ради чего он столько терпел. И тогда старик, наконец, узнает, кто и когда подменил его настоящий бриллиантовый мир на стразу, почему люди стали так странно себя вести и говорить, почему благородные камни смешались с булыжниками, а искусственные подкрашивают и выдают за настоящие. Старик улыбался, потому что давно разучившись понимать, просто ощущал, что время ожидания тоже закончится, и тогда он будет счастлив от того, что мир будет крутиться в правильном направлении, и в нем станет торжествовать справедливость, и каждый получит свое, и что люди в нем станут как камни – настоящие бриллианты, благородные камни, искусственные, и, наконец, стразы будут занимать в нем свое предназначенное вселенной место.