Ну вот, опять двадцать пять – за рыбу деньги, как говорится.
Срок-то у меня кончался 4 ноября.
Снова ситуация – хоть застрелись. За что страдал, в судорогах с кровати падал, голодал и без выпивки почти месяц мучился? Ведь 6 сентября меня автоматом исключат из, так его распротак, элитного и неприступного МГИМО.
Опять пришлось «грудью на амбразуру» кидаться. Пропадать, так с грохотом. Через пару дней вышел в наряд помощником дежурного по части. А там междугородний телефон. Ушел дежуривший со мной офицер пообедать, а я, наглец, стал названивать не куда-нибудь по девкам, а в Минск, в штаб округа. Дозвонился дежурному, получил у него телефон помощника начальника политуправления округа генерала Грекова, набираю ему и начинаю объяснять: так-то и так, писал, получил от вас разрешение на выезд для сдачи экзаменов…
– Я в курсе, говорит, и что?
Я ему: – а съездил, сдал успешно.
– Да ты что, удивился бравый штабист. В МГИМО? Приняли? Это ж надо, какой уникум у нас служит в БВО. И что теперь, чего звонишь?
– А не увольняет комбриг. Приказ министра отпускать только после окончания календарного срока. А меня 6 сентября исключат за неявку.
– Да, вздыхает штабист. – Попал ты брат в историю. Знаешь что, пиши срочно все на бумаге и присылай на имя генерала. Попробуем сделать что-нибудь, раз уж мы к этому невероятному случаю причастными оказались. Держись, сержант, прорвемся, – подбодрил.
Я естественно, в тот же день составил, как положено, письмо генералу и в офицерском городке в почтовый ящик бросил. Снова, значит, в обход родимых моих командиров специального назначения ВДВ.
И что? А ничего, я уже к тому времени к чудесам привыкать начал. Ждал, грешный, благодатного известия. Недели через две приходит из штаба Белорусского военного округа новая бумага на имя командира бригады. Уволить, пускай едет, не надо, мол, МГИМО МИД СССР обижать.
Ну! Кто из вас, дорогие вы мои родственники и потомки, может сказать после этого, что Владимир Николаев сын Черняков не был ух, каким бравым и упрямым мужиком в молодости?