Но не будем забегать вперед.
В армию Казакевича не взяли - у него был белый билет по зрению.
Однако летом 1941 года он ушел в московское ополчение, где
известного к тому времени переводчика и публициста зачислили в
знаменитую "писательскую роту". Там воевало множество писателей, в
частности, автор "Красных дьяволят" Павел Бляхин.
Оттуда Эммануил Казакевич позже перевелся в войсковую разведку.
Помогло свободное владение немецким языком и то, что ополченец
Казакевич взял у приятеля очки с гораздо менее толстыми линзами -
зрение на медкомиссии в полевых условиях определяли по стеклам
очков. В разведке он и служил всю войну, пройдя путь от рядового
разведчика до начальника разведотдела дивизии и помощника
начальника разведотдела 47-й армии. Был награжден медалью "За
отвагу", орденом Отечественной войны II степени (1944 г.) и двумя
орденами Красной Звезды (1944 и 1945 гг.).

Казакевич чрезвычайно болезненно переживал разговоры про евреев
и "Ташкентский фронт", поэтому упрямо отказывался работать по
специальности. Доходило до того, что даже когда дело пошло на
принцип и после очередного ранения и госпиталя его в приказном
порядке определили на работу в военную газету во Владимире - он и
тогда не смирился. А списался со своим командиром – Захаром
Петровичем Выдриганом - и тот пошел на прямой подлог, вытащив
"нашего писателя" обратно в родную дивизию по фальшивому
предписанию.
Когда в марте 1946 года капитану Казакевичу велели писать рапорт
на демобилизацию, он положил на стол начальника штаба документ со
следующим текстом:
Ввиду того, что я слеп, как сова,
И на раненых ногах хожу, как гусь,
Я гожусь для войны едва-едва,
А для мирного времени совсем не гожусь.
К тому ж сознаюсь, откровенный и прямой,
Что в военном деле не смыслю ничего.
Прошу отпустить меня домой
Немедленно с получением сего.
Потом... Потом было возвращение к писательству, книги "Звезда",
"Весна на Одере" и "Двое в степи", в которые он переплавил свой
фронтовой опыт, громкий успех, слава, популярность и репутация
одного из лучших писателей-фронтовиков.
Тем неожиданнее был слух, который однажды пронесся в
писательских кругах - представляете, Казакевич откочевал из военной
прозы в детскую литературу!
Корней Чуковский в конце 50-х записал в своем дневнике:
"Казакевич переводит Пиноккио. С немецкого; перед ним
итальянский текст, итальянский словарь.