Басовито гудя, над сановными головами пролетела ярко-желтая оса,
скрывая черные полоски за мельтешением прозрачных крылышек.
Императрица отмахнулась веером от назойливого насекомого и с едва
заметным беспокойством спросила:
— Что ты предлагаешь, Никита Иванович? Говоришь, Гонта и
Железняк бунтовщики? Аль запамятовал, что булава Хмельницкого тоже
из кровавой купели явилась.
Панин многозначительно замялся, но ответить не успел — его
опередил неизвестно чему веселящийся фаворит:
— Много воли взяли запорожцы. Государь Петр разгонял уже
единожды Сечь, пришел и наш черед, Катенька.
Екатерина нахмурилась, обменялась быстрым взглядом с кивнувшим в
ответ Паниным и… громко ойкнув, обескуражено произнесла:
— Вот ведь несносная тварь! Вреда ей не чинила, за что же жалить
меня удумала?
— То божья тварь, безмозглая, — философски отметил фаворит. —
Так что с Запорожьем делать будем, матушка?
Императрица, поморщившись, потерла укушенное место и, ловко сбив
веером настырную осу, раздавила ее каблучком. Ответ прозвучал с
неприкрытым злорадством:
— Давить!..
Нарочный курьер вылетел из Царского Села, пряча за отворотом
камзола царский свиток с личной печатью императрицы. Спустя месяц,
двадцатитысячный корпус генерал-поручика Петра Текели осадил
Запорожскую Сечь.
Живность развлекалась.
***
Туман постепенно редел, расползаясь молочными хлопьями, сквозь
которые проступали черные стволы деревьев и взмыленные бока хрипло
дышащих скакунов. Солнце едва-едва выглянуло краешком из-за далеких
холмов, согревая первыми, робкими лучами прохладное майское утро.
Длинные тени скользнули по некошеному травяному полю, играясь с
капельками сверкающей росы.
Усталая неполная тысяча бывшего надворного сотника князя
Потоцкого, а ныне — полковника Ивана Гонты, скрытно уходила вдоль
вод пограничной Синюхи к турецкой Галте. Уходила с потерями, после
сокрушающего сдвоенного удара панцирной конницы конфедератов и
русских полков генерала Кречетникова. Уходила, оплакивая погибших
товарищей, горькую судьбину, и осыпая проклятиями предательство
императрицы.
А как славно все начиналось! Выйдя из ворот Мотронинского
монастыря во главе небольшого вооруженного отряда, бывший
послушник, а ныне вождь гайдамаков Максим Железняк в короткий срок
стал единственно реальной силой в крае. Пали Корсунь, Черкассы и
Богуслав, волна народного восстания, набирая обороты, докатилась до
Галиции и Волыни, сотрясая степь копытами гайдамацкой конницы.