Она станет их наркотиком, фэйской пыльцой, что вдыхала сама.
Клуб Уна покинула поздней ночью – сегодня выступление у нее было
лишь одно. Но, как сказал Колдуэлл на прощание, это только
начало.
Направляясь домой полутемными, окутанными полумраком переулками
(иных в Ямах не существовало), она раз за разом прокручивала в
голове события сегодняшней ночи. Кадрами, осколками, оставляя
только то, что грело душу. Хищная, довольная, как у объевшегося
кота, усмешка на холеном лице Колдуэлла. Покорившийся ей шест.
Осыпающие ее овациями и купюрами мужчины. Зависть на невозможно
красивых лицах вейл.
Улыбка Уны чуть поблекла – привиделось, что где-то сбоку
мелькнула чужая тень. Обернулась – никого, но на всякий случай
вынула из сумочки зачарованный стилет – приобрела недавно на
вырученные от работы в «Дьяволицах» деньги. Для револьвера сумма
должна быть покрупней. Но еще пара выступлений в «Дурмане»…
Еще с десяток выступлений, и Уна оставит позади чертовы Ямы и
переберется в более достойный для такой, как она, район.
Мысли о светлом будущем разбились о сумрачное настоящее, когда
перед ней появился шкафоподобный незнакомец. За ним – другие,
помельче, но по каким-то внутренним ощущениям, проворнее и ловчей.
Выражение злобных, как у гиен, лиц ничего хорошего не предвещало.
Но важнее их были руки бандюг, в которых оказались не только ножи,
но и пистолеты.
Четверо. Ей не справиться. Никогда.
– Так я и знал. Решила надуть меня, тварь? – прошипел Дойл,
вырастая за спинами своих головорезов. Чары из филактериев долго не
действовали – он видел прежнюю Уну. – Я сделал тебя, а ты мне чем
отплатила?
Из груди, несмотря на сковавший ее страх, вырвался смех –
настолько абсурдным было заявление Дойла.
– Ты? Я сама себя сделала, ясно?
– Не ясно, – процедил он.
Поросячьи глазки метнулись к перекинутой через плечо Уны
сумочке. Наверняка Дойл сгорал от желания понять, сколько денег он
упустил из-за ее танцев в «Дурмане».
– Ты, дура, давай, работай. Но часть прибыли будешь мне
отдавать.
– Если Колдуэлл узнает, порвет тебя на тряпки, – предостерегающе
сказала Уна.
Она и правда в это верила, хотя и была знакома с ним всего лишь
сутки.
Дойл расхохотался, продемонстрировав белоснежные зубы – прибыли
от клуба ему явно хватало то ли на дантистов, то ли на
иллюзора.
«Если на последнее, лучше бы он исправил свою свинячью
внешность», – с ненавистью подумала Уна.