То ли Слоан подвело заклятье, то ли ей попался пакостный демон,
то ли ее воля была слишком слаба, чтобы выдержать вмешательство
чужой темной сущности, но план не сработал. Четыре дня ее рвало
чем-то черным – плоть будто сгнивала изнутри. Разумеется, ни
красоты, ни грации она не получила. Последние деньги пришлось
отдать на помощь третьесортной экзорцистки – как оказалось, даже
добряки-друиды из Церкви Дану не помогали тем, в кого, по их
собственному желанию, вселился демон. Будто боялись замарать свои
белые руки нечистым. Экзорцистки же могли помочь исключительно тем,
в чьем теле демон не прижился.
Уна замотала головой.
– Я… Я не знаю, правда.
– Ты принимала что-нибудь? – жадно спросила Слоан, вглядываясь в
ее лицо. – Какие-нибудь чары?
Уна стояла, прижимая купюры к груди, будто пойманная с поличным
воровка.
– Да, обычные, иллюзорные.
– Может, брак? – Темные глаза блеснули почти вожделением. – Где
брала? Какой-то особый поставщик?
– Нет, я…
От дальнейших расспросов Уну спас появившийся за сценой Дойл.
Слоан юркнула обратно в гримерную.
– Моя ты звездочка, – пропел Дойл, разводя руки в стороны,
словно желая заключить Уну в объятия.
Взгляд скользил по купюрам. Разумеется, часть придется отдать
ему, но все равно останется раза в три больше, чем обычно
зарабатывала Уна. Похожие подсчеты сейчас велись и в неряшливой
голове Дойла. Никогда прежде она не видела на его лице нечто,
настолько напоминающее улыбку.
Остаток ночи прошел как в тумане. Пребывая в каком-то неверии,
из-за чего все происходящее будто тонуло в белесой дымке, Уна
выходила на сцену еще дважды.
И все повторилось – деньги, овации, обожание.
Она боялась, что все это – лишь последствие бракованных чар, как
и предполагала Слоан, и все это – не навсегда. Но ближе к утру,
спустя несколько часов после применения, чары рассеялись и царапины
на коленях и руках обнажились. Тогда-то Уна и увидела змеиный укус,
заставивший ее нахмуриться.
– Уна, солнышко, возьми, ты сегодня нужна мне идеальной.
Дойл протягивал ей филактерий с чарами иллюзии второй ступени.
Судя по коробочке, явно дешевыми и недолговечными. Нетипичное для
него проявление щедрости.
Сегодня все было… нетипично.
Уна танцевала так, словно родилась с музыкой внутри, словно в ее
теле костей и вовсе не существовало. Извивалась, гибкая как змея,
под восторженные и вожделеющие взгляды. Впервые за свои
восемнадцать лет она чувствовала себя на вершине мира.