Неужто у меня настолько слабая
воля?
Неужели меня так просто сбить с
правильного пути?
Нет.
Моя воля — крепче железобетона. И ты,
темная сука, меня не получишь.
Почти достигнув точки невозврата,
откинул подругу набок, вскочил с лавки и обильно сплюнул в очаг.
Сразу после этого скорчился от нестерпимой боли в животе, словно
его вновь насквозь пропороли мечом, а следом влили стакан
кислоты.
Жжение разливалось по телу, но это
был не огонь — скорее, жидкий азот. Меня одолевал изнутри лютый
арктический холод, расходясь во все стороны от пищевода и
желудка.
— Захар! — в ужасе выкрикнула Тила. —
Что с тобой?
Я скинул плащ, расстегнул рубаху и
увидел, как по венам растекается ярко-голубая жидкость. Еще немного
— и душу возвращать будет попросту некуда, а я превращусь в
гребаного лича. И на ум пришел лишь один способ остановить отраву —
выжечь ее каленым железом.
Такого, правда, не нашлось, а греть
клинок на углях — слишком долго. Но можно обойтись не огнем, а
кое-чем помощнее. Главное, убедить жрицу использовать его на полную
мощность, наплевав на последствия.
Не суетись,
малыш.
Прими мой
дар.
Ты вернешь чувства, но
сохранишь свою силу.
Только представь, чего
добьешься вместе со мной?
— Тила — луч, — прошипел и встал
напротив. — Жги на всю катушку.
Хвала богам, она не стала спорить.
Нацелила посох, влила столько маны, что засветились радужки, и
прошлась от горла до пупка, точно лазерным скальпелем.
На коже осталась черная борозда,
однако даже столь мощное воздействие не уничтожило скверну.
Успокойся.
И станет
легче.
Тебе никуда уже не
деться.
Теперь мы — одно
целое.
— Неужели? Спасибо за подсказку,
мразь.
Я перехватил катану за середину
клинка и вонзил острие повыше кадыка, а затем ударил ладонью по
обуху. Лезвие пропороло грудь и живот аж до паха, и кишки не
вывалились лишь потому, что скукожились, как у мумии, и намертво
присохли к стенке.
А вот гортань, пищевод и желудок
заметно изменились. От одного только взгляда на них эльфийка
побледнела, закачалась и оперлась на посох. Опустив глаза, увидел
некое подобие жирной черной пиявки, что присосалась к склизкому
покрытому струпьями осьминогу.
Вся эта дрянь дрожала, колыхалась и
запускала тонкие жгутики во все сосуды, попутно оплетая нервы и
отравляя мозг. Тила зажала рот ладонью и глухо крякнула, борясь с
подступившей тошнотой. Я же взялся за края раны и развел в стороны,
обнажив всю зловонную смолянистую слякоть.