— Как скажешь.
— И что же это за «остальное»? Одежда, косметика, развлечения? — спросил он так, словно всё это такая недостойная тщета.
Ах, можно подумать! Можно подумать!
А женщин наверняка предпочитает ухоженных и хорошо одетых. Да и сам. Явно следит за руками — такими аккуратными ногтями, как на его холёных пальцах, можно хвастаться, толерантно умолчу перед кем. Подстрижен тоже совсем недавно, стильно. Да и костюм с ручной отсрочкой, бортовкой и костяными пуговицами далеко из недешёвых, и я знаю, что говорю — мама у меня швея в свадебном салоне.
«В общем, совсем ты мне не нравишься, Платоша, а особенно, когда лицемерно кривишься — и не мечтай!» — надеюсь, прочитал он адресованное ему сообщение на моём лице.
— Да, брови, педикюр-маникюр, стрижка, краска — всё это тоже стоит денег. А их приходится зарабатывать, — ответила я вслух.
Он склонил голову, разглядывая меня тоже, честно говоря, без особого восторга, словно при этом что-то считал в уме.
— Ну хоть какая-то мечта у тебя есть? — после недолгой паузы спросил он. Мне показалось с разочарованием. — Чего бы ты хотела в принципе, независимо от того достижимо это или нет, и есть ли у тебя на это деньги?
— Да ничего особенного, — уткнулась я в тарелку с макаронами. Не знаю, как насчёт вина, паста действительно была вкусной. А строить из себя того, кем не являюсь, рассказывать, что мечтаю спасать тюленей в Ледовитом океане, чтобы его восхитить, словно претендентка на корону Мисс Мира, я не собиралась. — Как все. Путешествовать, — я пожала плечами жуя. — Хорошо одеваться. Свою квартиру.
— В которую так приятно возвращаться в новой одежде после путешествий? — первый раз за весь разговор вдруг улыбнулся Платон. По-настоящему улыбнулся. Ни криво, ни косо, ни нехотя. Искренне.
— Почему нет? Это всегда здорово: возвращаться домой. А в свой дом, в свою квартиру ещё лучше.
— А твоя мама где живёт?
— В Подмышкино, — улыбнулась я.
— Где-где? — удивился он.
— В небольшом городке, где я и выросла. Мать, отчим, сводная сестра. Ей тринадцать, — предвосхитила я его вопрос. — Мне — двадцать. И да, я пытаюсь учиться и работать, чтобы не сидеть у матери на шее. Хотя у меня, честно говоря, не сильно получается, — вырвалось как-то само. Ему об этом знать было совсем необязательно.
Но вырвалось и вырвалось. Плевать.