Небольшой кабинет историка
располагался недалеко от университетского музея археологии и
этнографии.
Снизу до самого верха помещение было
заставлено шкафами и стеллажами. На полках пылились книги, папки,
старые кубки и сувениры. Угол стены, где стоял стол Игната
Игоревича Синицкого, был завешан старыми историческими картами в
обрамлении черно-белых и цветных фотографий, вымпелов, почетных
грамот и дипломов. В помещении пахло застарелой бумагой.
Игнат Игоревич, пожилой мужчина с
седыми жесткими волосами, заметив вошедших, приподнялся к ним
навстречу. Этот человек здорово напоминал Марте старого
миттельшнауцера. Особое сходство этому придавала серебристая
бородка и усы, а также косматые «брежневские» брови.
Профессор слегка опустил очки на
кончик носа, и взглянул на вошедших поверх них. Оправа этих очков
резко, ярко выделялись на его лице. Сразу становилось ясно, что это
— артефакт, через который профессор хотел разглядеть магический фон
вошедших.
— Можно? — вежливо поинтересовался
Тимур.
— Входите, нечего в дверях стоять. Чем
могу служить, молодые люди? — голос у профессора был негромкий,
чёткий и при этом — монотонный.
Напарники вошли в кабинет.
— Добрый день, Игнат Игоревич. Я вам
не так давно написала сообщение и договорилась о
встрече.
— Марта Золотаева? — догадался
Синицкий. — Внучка Федота Максимовича? Как же, помню-помню. Очень
рад вас видеть… А это кто с вами?
Тимур пожал профессору руку и
представился по имени, не называя ни должности, ни
звания.
— Да вы присаживайтесь. Папки со
стульев только уберите. Пытался в шкафу прибрать, но не успел до
вашего прихода, — бубнил Синицкий себе под нос. — Как здоровье
уважаемого Федота Максимовича? Давненько его неслышно… Дайте-ка
припомню… года два назад последний раз мы с ним
разговаривали.
Тимур бросил быстрый взгляд на Марту,
но её лицо не изменилось. Голос её прозвучал тихо и
спокойно:
— Его больше нет. В конце августа были
похороны.
Профессор замер, оценивая сказанное.
Он достал из кармана слегка помятый носовой платок, снял очки и
начал протирать стёкла.
— Похороны? — лёгкая растерянность
прозвучала в его голосе. — Какая незадача. Сердце, наверное?
Возраст у него уже солидный был… В таком возрасте надо беречь себя,
а он меня на лыжах звал. Какие лыжи? Мы же оба уже не мальчики.
Федот Максимович значительно старше меня. Сколько ему было,
восемьдесят?