— Ника-а-а!
Катя, не думая ни секунды, с разбега, прыгает за ней. Когда Синицына последний раз плавала? Очень и очень давно… Но тело помнит. В непроглядной холодной мути, что лезет ошметками в глаза, ни черта не разглядеть. Она хватает руками вокруг себя наугад и кажется, что вот, что-то задела. Время играет со смертью наперегонки. Приходится выныривать, чтобы еще набрать воздуха. Схватила! Да! Она поймала ее за волосы и потянула наверх. Перехватив под руки, подняла голову над поверхностью. Рывки ногами. Взмах рукой.
— Давай! Держу ее! — у бортика из воды девочку вытягивает Костян и кладет ее на настил.
Катя болотной кикиморой со страшным лицом выползает следом. Смотрит, как Баринов профессионально, со своими навыками спасателя, проводит реанимационные действия. Последними остатками разума Катя сдерживает себя, чтобы не отнять детеныша… Просто потому, что так хочется прижаться к ней. Почувствовать, что рядом. Синицына стоит на коленях, обтекая мутью и слезами. Сцепив зубы, она ловит любой звук. В голове пустой звон. Внутри нее что-то с треском ломается, поворачивается вспять.
— Дыши, детка, дыши! Вот так, — Костя переворачивает ее на бок и хлопает по лопаткам.
Вероника блюет жидкостью, слизью, и это самый прекрасный звук на свете — вдох твоего ребенка, сравнимый только с первым криком при рождении.
— Мама, — пищит жалобно, хлопая ресницами. Ищет ее глазами.
Катерина слишком долго была сильной. Взвыв, отталкивает мужчину, чтобы занять место рядом. Обнимает свою дочку, целует, желая укрыть от всего этого жестокого мира.
Где-то фоном голоса:
— Уйди! Не подходи к ним!
— Там моя дочь! — выкрикивает Клим.
— Вспомнил о дочери, папаша? — злой и язвительный Костин. — О чем ты, блядь, думал?
— Не твое дело! Понял? Я сам разберусь со своей семьей.
Катя подняла голову. Если бы взгляды могли убивать, то от Кравцова осталось бы только мокрое место. Он сделал было шаг в их сторону, но уперся в поток чистейшей ненависти. «Стой, где стоишь!» — читалось в серой радужке глаз, окруженной лопнувшими капиллярами. На красивом бледном лице пролегла морщинка между бровей. У нее нет больше сил, но хватит на один бросок, чтобы выпустить когти и разодрать его самонадеянную рожу.
Клим замер, сжимая и разжимая кулаки.
— Я ему вмажу. Только скажи, — продолжал удивлять Баринов, встав грудью на их защиту.