Матушка тем временем поспешила перекреститься на образа, и
осуждающе глянула на Луку, мол чего нечистого на ночь глядя
поминать. Сын слегка развёл руками, виноват мол, больше не
буду.
— Ты верно знаешь, что всё-то, что обсказал, будет дадено без
обману? — поинтересовался отец.
— Истинный крест, батя. Туда уж пару десятков семей наши
привезли. Попервах всех расселяют в домах брошенных турками. Добрые
дома, но постоянно там станет жить ремесленный люд. А для
землепашцев поставят три больших села, с просторными домами, да при
защите редутов. От Азова недалече, всего-то десяток вёрст. Землица
целинная, но добрая, чернозём.
— Хм. Кто бы иной сказал, та не поверил бы. Да и тебе, если
честно… Молод, ты, жизни не видел, веришь всему, что тебе не
скажут. А ну как великая княгиня подманивает люд, чтобы после
похолопить. Ту-то всё сызмальства знакомо, кажный бугорок знаю,
кажную ветку помню, да и барин наш, почитай у меня на глазах вырос.
Суров, и своего не упустит, особо разжиреть не даёт, не без того.
Но справедлив, не то что иные, хоть его ближний сосед. Наш
Сильвестр Авдеевич непотребства не попустит, и девок не портит,
если только по желанию, да с молчаливого одобрения родителей. А
порет, так тока за дело, не от злобы, а для науки. Ну и чего нам от
добра, добра искать?
— Батя…
— Цыть! Тут крепко подумать надо.
— И сколь ты думать будешь?
— Дня три, я полагаю, чтобы уложить все думы мне хватит. М-да.
Нет, не хватит. Больше надо. Опять же, сколь добра нажито. Всего
ведь с собой не унести. И коли в побег уходить, знать Марфушу с
собой уж не увести, поди не лошадь и дальнюю дорогу не осилит.
Выходит, продавать надо. А как поспешать, так цену добрую никто не
даст. Потому надо с ленцой расторговываться. Неделя, — прихлопнув
ладонью наконец решил отец.
Лука лишь тяжко вздохнул. Это получается, батя через неделю лишь
ответ будет готов дать, стронутся они с места или нет. После начнёт
расторговываться с крестьянской обстоятельностью.
Это если вообще позабыть о том, что пока он будет телиться,
Сильвестр Авдеевич прознает о задуманном. А тогда быть бате
поротым, а Луке, вместе с Александром Фёдоровичем и остальными,
идти под суд. Потому как подстрекательство к побегу, есть
преступление против государственных устоев, и карается сурово.
Лука полез в карман кафтана за последним своим аргументом, и о
стол глухо брякнул увесистый кошель.