— А мама твоя куда делась? — тихо
спросил Берислав.
— Не знаю, — лицо Арни вновь
искривила гримаса боли. — Думаю, сгинула она. Нашу деревню дотла
ведь сожгли. Скотину всю забрали, зерно тоже. Людей, кто жив
остался, в словенские земли выселили и разбросали по разным весям.
Девок замуж выдали сразу же. Кто на лицо смазлив, к старостам
второй или третьей женой попал. Этим, считай, повезло, потому что
остальных нищим бобылям и вдовцам с детьми раздали. А вот мальцов,
таких как я, приемышами рассовали в семьи. Нас охотно разбирали, и
руки лишние, и копейку какую-то из казны за нас платили.
— А как же ты тогда сюда попал? —
удивился Берислав.
— Да дрался все время, как бешеный, —
усмехнулся Арни. — А отцу своему приемному, когда он руку на меня
поднял, пообещал ночью глотку перерезать. Ну, он мне в глаза
посмотрел, и поверил тут же.
— Что, правда, перерезал бы? — ахнул
Берислав.
— Да легко, — кивнул Арни. —
Голодранец из седличей, а строит из себя архиепископа Кельнского.
Этот дерьма кусок мизинца моего отца не стоил. Я как нечего делать
глотку ему перехватил бы во сне. Ну, он побежал к старосте и
заверещал, что ему варнака подсунули вместо покорной челяди. И,
мол, отдай-ка ты его, почтенный староста, в другую семью. Да только
дурней не нашлось, про меня в той волости уже все слышали. Так вот
я сюда и попал...
— А мать? — спросил Берислав.
— А мать свою и сестру я так и
потерял. Не было их среди полона, я бы увидел. Даже если и выжила
мать с сестрой, то дальше-то как быть? Кору с деревьев жрать? Сербы
ни дома, ни курицы, ни даже горшка битого не оставили. Выгребли все
подчистую! Сети рыбацкие и то забрали! А что с собой не унесли, то
поломали и сожгли. Мамка у меня боевая была, конечно, да только
хворостиной от волка не отобьешься. Знаешь, как голодные волки
зимой за тыном свою песню поют? Мороз по коже! У нас даже скотина
беситься начинала. Спишь, бывало, а они как завоют за стеной! Ну и
коровы сразу давай мычать от страха! И мы просыпались все тут же.
Жили-то под одной крышей. И коровы, и овцы, и мы... У нас там места
дикие были, не чета Братиславе. Я таких городов, как здесь, раньше
и не видал никогда.
— Может, они в соседнюю деревню ушли?
— спросил Берислав. — К дальней родне.
— Если боги дали, то ушли, — горько
ответил Арни. — Да только не к родне. Я потом слышал, что наш род
вчистую разорили. Даже если и спаслась она, то что за жизнь у нее
теперь? Приживалка, рабыня бесправная, которая за кусок хлеба до
смерти на чужих людей спину гнуть будет. Она ради сестры на все
пойдет, я ее знаю. Но такая жизнь для нее, что нож острый, она у
меня гордая. Она могла жертву богине Фрее принести и в петле жизнь
закончить. Все лучше, чем так... Ведь у моего отца крепкое
хозяйство было, зажиточное. Мы никому не кланялись. Род наш из
самых сильных был во всей Тюрингии. Четыре сотни воинов с добрым
оружием мог выставить. Его сам герцог опасался. Мой отец так
говорил.