Травы дышали в такт ветру,
колыхались, и звенел воздух, напитанный ароматом цветов. Мимо,
сплетясь, пролетели две стрекозы. Семен проводил их взглядом и
двинулся по просёлочной дороге. Сын был против леса. И бесспорно,
разумное начало в его рассуждениях присутствовало. Но про луг-то
разговора не было.
Наконец среди трав показалась
неприметная дорожка. Семен присел, с величайшим трудом заправил
штаны в носки, а в штаны футболку, поморщился на открытые рукава.
Словит клеща — получит месяц нотаций от Алешки.
Эля никогда не читала ему нотаций.
Или он просто не помнит? В любом случае, не было этого давящего
чувства, что все делаешь не так. Нет, пока есть возможность, нужно
жить отдельно от детей.
После всех приложенных усилий боль
усилилась, в кистях появилось жжение. Стараясь игнорировать их,
Семен пошел вперед. Солнце постепенно начало опускаться и пекло уже
не так сильно. Периодически налетал легкий ветерок. Все вокруг
жужжало и стрекотало, от аромата кружилась голова.
Внезапно из травы вылетела маленькая
бурая птичка с ожерельем на белой шее и белыми бровями.
Варакушка.
Она остановилась, кинула
заинтересованный взгляд на незнакомца и вновь скрылась в траве.
Семен застыл. Сердце забилось чаще. Вспомнился вдруг заповедник и
его тропы.
И руководство, что хотело как
лучше.
«Вам необходимо отдохнуть, Семен
Александрович. Смена обстановки пойдет вам на пользу».
Что бы они понимали…
Он мотнул головой и пошел дальше,
прислушиваясь к птичьим голосам. Трава вокруг в некоторых местах
была ему по грудь и то и дело царапала руки и цеплялась за
одежду.
Луг все не кончался и не кончался, а
лес не спешил приближаться. На середине пути Семен резко ощутил,
что устал. Захотелось лечь и не двигаться. И он понял, что не
дойдет до леса. Тот шумел кронами обманчиво близко, звал к себе, но
при этом оставался недоступным. Чувство было знакомым: точно так же
обманчиво близко, оставаясь совершенно недосягаемой, вокруг него
вилась жизнь. Во рту стало горько.
Семен пробежался взглядом по кронам,
а потом развернулся и пошел назад, не оборачиваясь.
***
За обедом Алексей с ним не
разговаривал. Суп Семен съел — орудовать ложкой он давно
наловчился, а вот почистить вареное яйцо самостоятельно уже не
сумел. Алеша сделал вид, что не заметил, и, допив чай, сразу ушел
на чердак. Семен вяло дожевал свой кусок хлеба. Нужно было
помириться с сыном. Не потому что хотелось, а потому что он был
старше и умнее, и еще потому что знал: время для обиды подобного
толка все равно что дрожжи — чем дольше тянешь, тем больше растет.
Да и потом: им предстояло какое-то время жить в одной комнате, а
это точно лучше было делать в условиях худого мира, нежели доброй
войны.