Сердце отбивало чечетку.
Дурак. Старый дурак. Как он все
пропустил? Как не заметил, что влюбляется в нее? Как допустил это?
И ведь он знает, как должен поступить, и случалось уже в жизни так
поступать, потому что, разумеется, случалось и влюбляться, но
почему же раньше он делал это спокойно и даже с радостью, точно
зная, что все быстро успокоится и пройдет, а они с Элей останутся,
и это главное, а теперь же…
Семен остановился. Поискал Элю. Она
тут же обнаружилась перед ним. Улыбнулась грустно, но понимающе.
Приложила невесомую бестелесную ладонь к его щеке, и Семен по
привычке ткнулся в нее губами. Какой была ее кожа на вкус и запах?
Он еще помнил немного: тонкие изящные слегка шершавые ладони: от
них пахло специями, которыми Эля так щедро пользовалась при
готовке. А на ночь она мазала их кремом, и тогда они пахли чем-то
приторным. Он еще помнил, каково было быть с ней, прикасаться к
ней, любить ее. И именно поэтому так легко было закрывать глаза на
других женщин, что встречались ему по пути. Потому что была Эля.
Потому что она ждала его. И он не мог предать ее, сделать больно и
стать причиной тому, чтобы она пропала из его жизни. А теперь ее не
было. Нигде. И опереться нужно было на прошлое, которое больше не
могло повториться. И к его великому стыду их прошлого ему вдруг
оказалось недостаточно.
Эля взглянула на него
вопросительно.
— Прости меня, — просипел Семен. —
Ты все еще моя жена. Я не забыл и не забуду.
«Я всегда буду твоей женой», —
прошелестели в ответ луговые травы.
Семен болезненно зажмурился на
мгновение, а потом стремительно пошел дальше.
Минут через пятнадцать дорога резко
вильнула в сторону. Здесь начинался ельник, он скрывал то, что
притаилось за поворотом, и поэтому Семен не сразу понял, куда
пришел. Он сделал еще несколько шагов и вдруг между двух елочек
увидел надгробие. Огляделся. Они стояли среди стволов: деревянные
кресты, могильные плиты с советскими звездами, камни с надписями.
Какие-то совсем заброшенные, поросшие травой, выцветшие и
подгнившие. Какие-то ухоженные, прибранные.
Это было старое деревенское
кладбище.
Семен никогда не считал себя трусом,
но сейчас почему-то оробел. Здесь, в ельнике, было куда тише, чем
на лугу, и намного прохладнее, словно откуда-то веяло холодом.
Казалось, все здесь спит и не хочет быть потревоженным. На
городском кладбище вечно кто-то суетился, и там Семен никогда не
ощущал себя в каком-то особенном, оторванном от жизни месте. Здесь
же…