Сбегав в душ и включив кофе машину, я начала готовить поле
для деятельности: вода, краски, мольберт поудобнее к свету, кисти… Кофе уже был
готов. Туда сахар, сливки. Есть не хотелось. Только кофе и за работу. Я
осторожно выглянула на балкон, посмотрела вниз на оживающую улицу и отхлебнула
немного кофе. Он медленно потек куда‑то вниз внутри моего тела, оставляя
приятное послевкусье во рту. Я поводила голой ногой по теплой плитке и
вернулась обратно в комнату.
Надо бы что‑то надеть – я выбрала одну из мужских рубашек,
которые висели в шкафу, засучила рукава и вновь посмотрела на портрет.
Через два часа я была голодная, как волк, и при этом
совершенно недовольная объемом выполненной работы. То, что утром виделось таким
ясным и понятным, сейчас опять ускользнуло из‑под моей кисти. Конечно, портрет
немного стал живее, ближе к оригиналу. Но в нем по‑прежнему отсутствовало то,
что я видела в своем муже. Казалось, на меня смотрит другой человек, а сходство
с реальным персонажем было каким‑то вымученным что ли, притянутым. Как если бы
я рисовала по описанию, которое мне дали. Как будто я никогда не видела его, а
только представляла в своем воображении…
Я убрала краски, сменила запачканную рубашку на футболку и пошла
на кухню.
Мужа дома нет, я одна. Настроение такое радостное утром
сменяется грустью. Вчера в ресторане он был так близко, так рядом. Он искал мой
взгляд, а потом уже вроде посмотрев на мое лицо, быстро отводил глаза в
сторону. Он смотрел в щелку, которую приоткрывала тяжелая портьера, он
наматывал и наматывал свою китайскую лапшу на палочку, снова поднимал глаза и
пытался смотреть в мою сторону. Я знаю, его раздирало желание коснуться,
дотронуться до меня, как он это делает обычно вечером. Я знаю, потому что мне
тоже хочется протянуть руку к его лицу, и пусть даже она там зависнет в
воздухе, но она почувствует что‑то, ее как будто ударит током, но после ей
будет хорошо и она вернет это полуприкосновение ко мне, к моему лицу. Мне
станет легче дышать, то, что весь день сжимало там меня внутри, отпустит… Но он
все время гасит в себе желание не то, чтобы дотронутся до меня, он пытается
даже на меня не смотреть. Не может, но очень старается, и от меня ускользает
что‑то, и тиски не разжимаются, и не отпускает, и дышать не легче.