— Было дело, — сказал я
осторожно.
— А чего хотят? — спросил Гусар. —
Ничего не известно?
— Пока ничего, — ответил я. — да их
может уже и выпустили. Не в первый раз такое, всегда выпускали, все
нормально было.
— Ага... — Гусар задумчиво затянулся
«Мальборо». — Ну дай бог не долго коптеть, поскорей улететь...
Значит, говоришь, этого вашего коммерсанта не отдадите?
— Нет, — сказал я. — Это совершенно
исключено.
— Вообще, мог бы вам помочь, — сказал
он. — можно сделать так, что не только этого вашего хмыря никто не
тронет, но и вообще никого с ликерки больше беспокоить не
будут.
— Спасибо, — сказал я с показным
дружелюбием. — Мы справимся. До сих пор справлялись и сейчас
справимся.
— Ну-ну... — усмехнулся Гусар. —
Только ты, парень, поговори на всякий случай об этом с твоим
кентом, которого менты повинтили.
— С Матвеем? — удивился я.
— Вот с ним и поговори, — кивнул
Гусар. — все, будь здоров, не кашляй. И прекращайте в людей
стрелять, у нас тут не Чикаго, — добавил он строго.
Аудиенция была окончена.
Утро началось не с кофе, а с
телефонного звонка. Телефонный аппарат стоял тут же, у кровати, на
тумбочке. Я нащупал трубку и сонно сказал:
— Алло!
Из трубки раздалось
жизнерадостное:
— Дрыхнешь?
Я шумно выдохнул воздух и
окончательно проснулся. Это был Матвей.
— Вас уже выпустили? — спросил я.
— Все ништяк! Подтягивайся к нам,
обсудим текущие события! — Матвей определенно был в хорошем
настроении.
— На барахолку?
— На барахолку, мы сейчас как раз
туда едем!
— Подъеду, — сказал я.
Что же, очень неплохое начало дня.
Матвея выпустили, скорее всего, что его пацанов тоже выпустили...
Уже хорошо!
Через пятнадцать минут я уже мчался в
сторону барахолки, встроившись во всеобщую утреннюю городскую
суету. На улицах толпы народа — рабочие, служащие, студенты, все
спешат, торопятся, кто на завод, кто в контору, кто на лекцию...
автобусы и трамваи забиты до отказа, даже частных машин порядочно —
пробок еще нет, но на дорогах уже людно... Огромный городской
организм пока еще работает и функционирует — от завода до обкома,
работает со скрипом, по инерции и — самое главное! — непонятно для
чего.
Еще три года назад нормальному
советскому человеку было понятно — вот перестроимся, ускоримся,
решим отдельные недостатки и тогда заживем, как полагается! И всем
будет очень хорошо. Каждая семья получит по квартире, например. К
двухтысячному году. Но недостатки почему-то не решались, наоборот —
к ним присоединялись все новые и новые, недостатки превращались в
проблемы, а проблемы в катастрофы. И простые советские люди все это
очень хорошо чувствовали и понимали — что-то пошло не так, потому
что сигарет нет, и сахара нет, и мяса, и водки. На фоне этого,
квартира к двухтысячному году становилась чем-то призрачным и
исчезающим. Так что, во всей этой деловитой утренней предрабочей
суете чувствовалась какая-то всеобщая растерянность...