Сейчас я поражался тому, что еще недавно не видел людей ни в
учителях, ни в одноклассниках. Они были докучливыми функциями,
существующими, чтобы портить мне жизнь. Я не задумывался о том, что
будет чувствовать учительница, которая потеряла лицо перед классом.
Для нее сегодняшний и без того сложный день будет окончательно
испорчен, и некоторое время ее будет трясти перед тем, как она
войдет в наш класс.
Это раньше она казалась мне вредной своенравной теткой, теперь,
когда знаю, каково быть сорокашестилетним, я понимал, что она
совсем еще девочка, которая пасует перед грубой силой.
Сколько ж мы гадостей сделали учителям! Как же они от нас
натерпелись!
Я повернулся и спросил:
— Елена Ивановна, можно я вышвырну эту падаль из класса?
— Нет, — без энтузиазма ответила она, но ее глаза говорили: «Да,
да, вышвырни! Избавь меня от этой мрази».
— Под мою ответственность, — сказал я и обратился к классу,
указал на Чуму: — Вас это устраивает? Что пришел чужой и качает
права в нашем классе? Обижает нашу классную? Так и будете обтекать,
или кто-то мне поможет? Если мы все вместе его выпнем отсюда, то
вроде как и виноватых нет.
Молча поднялась Гаечка и кровожадно сверкнула глазами. Затем –
Илья. Димоны. Памфилов. Поколебавшись, встал Саня Кабанов, у
которого летом застрелили отца. Подорвалась Желткова, которой от
Чумы прилетало.
— Ты охренел? – рыкнул Чума. – Плесень подза…борная!
— Класс не хочет тебя видеть, — отчеканил я. – Давай, вали
отсюда, пока ребра тебе не пересчитали.
— Да кто ты такой ваще? Да я тебя…
— После уроков. На трубах. – Поставил точку я. – Как мужик с
мужиком, один на один. Считаю до трех. И раз. И два…
Сжав челюсти, Чума поплелся из класса, открыл дверь и сплюнул
под ноги, рванув прочь, чтобы мордой в плевок не ткнули.
Елена Ивановна посмотрела с благодарностью и сказала с
нажимом:
— Мартынов! Чтобы никаких «на трубах»!
Я и не думал усаживаться, снова обратился к классу на понятном
большинству языке:
— Народ, их трое таких отбитых. Если сразу заткнемся, пойдем в
опущенные или шныри. Быть шнырем при шнырях… ну, такое себе. Чума –
он же шнырь! Так что давайте вместе выживать, что ли.
— Правильно! – поддержала меня Лихолетова. – С ними только так,
я их знаю!
Новенькие, Подберезная и Белинская, которые раньше учились с
Чумой, закивали. Карась тоже закивал.