Я снова повалил его топчущим, но он, шатаясь, как зомби, опять
двинулся на меня. И опять я его повалил, но – подсечкой. И снова он
встал с упорством маньяка-мазохиста. Типа нас не сломить! Он будто
боли не чувствовал, впрочем, как я — каждый раз во время драки.
Пришлось брать Чуму на удушающий.
— Илья, — сжимая руку на его шее, говорил я. – Останавливай бой.
Уже давно все.
— Был бы мозг, было бы сотрясение, — заключила Гаечка.
В принципе, бой можно было не начинать, но, как говорится, любой
каприз за ваши деньги. Наблюдая за нами, Рам потирал шею –
вспоминал, как я его так же нейтрализовал.
Наконец Чума обмяк, и я уронил его на траву.
— Ты пожалеешь, — прошипел Барик, его глаза застелила кровавая
пелена.
Похоже, не Чума в этой гоп-команде самый отмороженный.
Улыбнувшись, я обратился к Борецкому:
— Серега, а что не так? Ты честно озвездюлен Рамилем, потом –
Ильей, Чума тоже честно огреб. Какие предъявы? Или ты
неприкасаемый? Тебе можно, а когда тебя бьют, так сразу – «А нас-то
за что?» Как-то тупо, не находишь? Ну, если настаиваешь, хочешь,
еще и я тебе втащу. – Я сделал приглашающий жест, но Барик не
сдвинулся с места, косясь на троих семиклассников, наблюдающих за
разборкой со стороны.
Мы стояли молча. Плям склонился над Чумой, проверил пульс,
похлопал его по щекам. Когда лидер гоп-команды сел и прокашлялся, я
сказал:
— Будем считать, инцидент исчерпан.
Поднявшись, Чума прохрипел:
— Лады.
— И еще, Чума, — сказал я с нажимом. – Что за наезды? Я не
стукач. Мне, как видишь, незачем стучать, я и так могу все
прояснить.
Он кивнул.
— Короче, да. Незачем. Согласен.
Руки друг другу жать мы не стали, просто разошлись. После
озвездюливания Чума либо угомонится, либо конфликт пойдет на новый
виток. Посмотрим, что будет дальше.
***
Все сегодняшние планы накрылись медным тазом. Пролетели фанерой
в теплые края вслед за августом и журавлями, и вместо того, чтобы
готовиться к урокам и тренироваться, я сидел в кабинете биологии за
одной партой с родителями: мама, я в середине, отец.
У мамы на лице было столько скорби, что на десять похорон
хватило бы, отец мрачно молчал. Он только что пришел, и поговорить
мы не успели. Зато мама еще дома закатила истерику, что мы ее в
гроб загоним, без отца совсем страх потеряли, она только за Бориса
краснела, а теперь, вот, я порадовал. И всю дорогу в школу проедала
мне плешь, как я ей ни пытался объяснить, что не мог поступить
иначе.