Уроки Наташка с нами делать не пошла – нечего ей с мелюзгой
водиться, это раз, два – ей надо было на репетицию.
В подвале уже были Алиса, Ян и Илья, парни учили ее играть в
шахматы, судя по выражению лица, она слабо понимала, что, зачем и
куда.
— Салют! – воскликнул я и глянул на старые часы с кукушкой и
гирьками в форме сосновых шишек. Эти часы занимали полстены,
родители Димона Чабанова попытались их продать, но желающих не
нашлось. Отчаявшись заработать хоть что-то, Чабановы собирались их
выкинуть, но парень причинил добро: спас раритет – раз, два – нам
стало легче ориентироваться во времени.
— Привет, — кивнула Алиса и показала два пальца – мол, я
заработала две тысячи. – Молча отдала мне еще две – то, что вложено
в товар.
Не сдержав порыва, обняла меня и пролепетала:
— Спасибо! Я тебе и свою жизнь должна, и обязана тем, что теперь
не нищебродина.
Устыдившись порыва, Алиса отпрянула и уселась между Яном и
Ильей. Она не жаловалась, выглядела довольнее обычного – не было
причин о ней волноваться. Похоже, одноклассники и правда забыли
историю с работорговцами, или просто хорошо к ней относились и
понимали, что болезненную тему лучше не поднимать.
Случись такое с нашей Подберезной, все бы, скорее всего,
молчали. Да и о Поповой молчали бы. А окажись на их месте Желткова,
Гаечка или Заячковская, задергали бы.
Следующей в помещение ворвалась Гаечка, которая торговала тем же
товаром, что Алиса, в субботу. Кувыркнувшись на матах, она
подпрыгнула на манер Супермена с криком:
— Йо-хо! Две двести!
Подбежала ко мне, ударила ладонью о ладонь, потрясла отсушенной
рукой, сдала мне две двести – мы прибавляли 110% к закупочной
стоимости: 10% шло на погашение текущих нужд, например, на оплату
торгового места.
Развалившись на диване, Гаечка достала листок, куда выписала
дополнения к теме про Чехова, которую нам задали по литературе.
— Вот! Шесть вопросов – шесть ответов, чтобы вам самим не
копать. Вчера весь вечер рожала. Три по биографии, три по
«Тоске».
— Подожди остальных.
Рамиль не прибежал на тренировку, а еле приполз, разлегся прямо
на матрасе и сказал:
— Сколько сейчас? Полшестого. Я чуть посплю. В шесть встал, весь
день таскал ящики и мешки.
Его голос все затихал, затихал, затих вовсе, и Меликов
вырубился. Аж завидно стало, сам с превеликим удовольствием
прикорнул бы рядом.