Сил оторвать голову от подушки не было,
да и темень комнату заполонила слишком уж непроглядная. Не
видно было ни зги; взгляд различал лишь смазанные
силуэты.
Тени, тени, тени. Одна из них
разговаривала со мной и дала напиться. Молодая женщина или
даже девушка. Голоса зачастую обманчивы, но женщина или девушка —
точно, здесь ошибки быть не могло.
Я
попытался подняться, но меня тут же скрутил приступ сухого
кашля, а когда кое-как удалось подавить его и отдышаться,
силы окончательно иссякли. На этот раз отказываться от молока
я не стал.
Ночь или день. Беспамятство или свет.
Тьма или боль.
Впрочем — нет, все было не совсем так.
Вместо дня — утро, вместо света — густой полумрак, а боль
затаилась и утихла, лишь изредка царапая своими острыми
коготками спину. Я чувствовал себя гораздо лучше прежнего.
Куда лучше, нежели того стоило ожидать.
И
вновь колыхнулась одна из теней, мне приподняли голову и
поднесли ко рту кружку.
—
Пей!
Я
послушался, и глоток заполнил рот горечью травяного настоя.
Напиток провалился вниз теплой волной, позволил немного
расслабиться и отогнать уже подступивший к горлу
кашель.
Напоив, целительница позволила мне
опуститься обратно на подушку и отошла, враз растворившись в
тенях; в темноте она ориентировалась словно сова. Я же почти
ничего не видел, только различал слегка светившийся край
неплотно задернутой шторы.
Попробовал вдохнуть поглубже и
попытался распознать наполнявшие помещение запахи. Травы,
травы, травы. Плотный и даже душный аромат множества трав
властвовал здесь безраздельно. Да еще — запах болезни и вонь
нечистот. Но это уже от меня.
Второй вдох разжег в груди огонь, меж
лопаток заворочалась болезненная ломота. Меня скрутил приступ
хриплого кашля; показалось, будто еще немного и выхаркаю
собственные легкие, но рядом тут же возник женский силуэт. На
этот раз я беспрекословно осушил блюдечко молока и в
изнеможении распластался на тюфяке.
Спать! Ничего иного мне сейчас попросту
не оставалось…
День. Свет. Слабость.
На
этот раз в комнате оказалось непривычно светло; солнечные
лучи проникали через забранные слюдяными пластинами оконца. Я
с трудом оторвал голову от подушки и огляделся. Первое, что
бросилось в глаза, — это висевшие на стенах пучки сушеных
трав. Меж них хватало матерчатых мешочков, и весь этот,
выражаясь ученым языком, гербарий наполнял помещение сонмом
невообразимых ароматов и запахов.