* * *
Дневной свет бьет по глазам.
Солнце уже высоко, по небу плывут редкие облака — безветрие. Глина под ногами снова сухая и потрескавшаяся — один день, а следов недавнего дождя как не бывало.
Боль в руке, сдавленной Момотом, невыносимая, поэтому и пялюсь то в небо, то под ноги, чтобы отвлечься. Не выходит.
Конвоир сволакивает меня с крыльца, тащит вперед, не ослабляя хватку. А впереди... Нас уже ждут.
Жители Птицефермы образовали собой живой круг во дворе. Когда мы приближаемся, они расступаются, пропуская, и я вижу Главу. Филин стоит в центре круга, заложив руки за спину, широко расставив ноги и приподняв подбородок — эдакий агрессивный вариант позы «вольно». Этот человек пришел сюда карать, и ему очень нравится его роль.
Впрочем, как и Момоту. Которому, как оказалось, тоже не чужда театральность: он с силой вталкивает меня в центр круга и отступает к остальным, а я падаю в прямом смысле к ногам Главы.
Кожа на моей руке пульсирует и наливается синевой, а приток крови вызывает новую порцию боли. Морщусь и поднимаюсь на ноги. Накрываю ладонью одной руки больное место на второй.
Смотрю в серую глину под ногами. Не хочу видеть Филина, не испытываю желания рассматривать собравшихся. И так знаю, что увижу на их лицах: у большинства — равнодушие, у других — облегчение от того, что это не они стоят сейчас в круге. Полагаю, у одного-двух на лицах все же будет написана жалось. Но ее я не хочу видеть больше всего.
Молчание гробовое, тишина почти полная. Мне даже кажется, что слышу дыхание стоящих вокруг людей.
Поэтому вздрагиваю от неожиданности, когда Филин вдруг громко хлопает в ладоши за моей спиной.
— Что ж, раз все в сборе, начинаем! — объявляет и подходит ближе. Не оборачиваюсь. — Гагара, тебе есть что сказать нам касательно того, что произошло вчера? — Тяжелая ладонь ложится на мое обнаженное из-за тонких бретелей сарафана плечо.
Прикосновение шершавой горячей руки настолько неприятно, что меня едва не передергивает.
Он хочет слез, оправданий, мольбы.
— Я уже все сказала, — отвечаю мрачно и коротко.
Пошел он.
— Лгать нехорошо. — Непроизвольно дергаюсь, потому что последнее слово Филин ласково произносит мне на ухо. Чувствую спиной жар его тела — теперь он стоит слишком близко. — За ложь ты будешь наказана.
Еле пересиливаю себя, чтобы остаться на месте. Играть в догонялки и бегать от Главы — глупо: из круга меня все равно не выпустят.