Перевожу взгляд на немецкий край. Там, клубясь,
выплескиваются наружу серо-зеленые цепи. Твою мать, да сколько их!
Уж мы вас душили, душили; душили, душили… Скольжу окулярами по
фронту немецкой пехоты. Есть! Второй, третий… Цвет формы у солдат и
офицеров одинаковый, но офицеры без винтовок. Да и руками
размахивают...
Пехота тронулась. Идут неспешно, выставив перед собой штыки.
Ландвер! Это ж вам не парад. Пора! Целюсь. Бах – есть! Бах –
второй! Обойма кончается быстро, вставляю новую. Бах!.. Гильзы
сыплются на глиняный под печи, раскатываются в стороны. В
германском строю падают и солдаты – это ведут огонь ширванцы.
Неплохо стреляют, но немцев – туча! Пулеметы пока молчат. Ну,
еще!
Офицеров больше не замечаю, стреляю в первого, кто покажется
мало-мальски на него похожим. Наконец заговорили пулеметы. Цепь
атакующих заколебалась и устремилась обратно. Быстро-быстро, много
скорей, чем наступала. Прыгают в свою траншею – кончилось
наступление! Немец – хороший солдат, его учат воевать долго и
безжалостно. Без слепого повиновения не выучить, но в этом
повиновении кроется слабость. Если командир убит, солдат быстро
соображает, что жизнь у него одна…
Выбираюсь из печки, иду к своим. Я расстрелял три обоймы,
пятнадцать патронов. Всего-то. Треть наверняка мимо – под конец
лупил почти навскидку. Однако наша доля в этой победе есть.
Пулеметы на флангах роты не умолкают – бьют по цепям, наступающим
на других участках. Если немцы там прорвутся, здесь будет кисло,
дойдет до штыковой. Немцев впятеро больше….
Бог
миловал – германец откатился по всему фронту. Наверняка повлиял
пример побежавшего первым батальона. Миша уверен: против нас шел
батальон, не меньше, и остановил его я. Поправляю:
–
Стреляли все!
–
Германских офицеров убил ты! – возражает он. – Не спорь, в бинокль
видел – падали один за другим. Какое войско без начальника? Вот
батальон и побежал.
Миша садится сочинять донесение, я бездельничаю. Выпить бы,
да нечего. Ни один солдат перед боем не станет сохранять выпивку,
потому как есть основания полагать: ей воспользуется другой. Во
всех войнах, которые пришлись на мою долю, выпивку достать было
можно. Здесь сухой закон. Эту войну Россия проиграет…
Донесение оправлено с нарочным, занимаемся ранеными. Их
немного, как и убитых, но в роте каждый человек на счету. Мертвых
хороним (заупокойную читает Миша – полковой священник убыл по
ранению), раненых отправляем в тыл. Настает время обеда, и его – о,
чудо! – доставляют к траншеям. В отличие от выпивки кормят здесь
славно. Немцы настолько подавлены неудачей, что не стреляют. Не
успел поесть, как вызывают в штаб полка: начальник не поверил
донесению. Подробно рассказываю полковнику и офицерам, как воевал,
демонстрирую винтовку и даже содранную табличку с именем снайпера –
завалялась в кармане. Табличка производит впечатление большее, чем
рассказ. Полковой командир обещает доложить обо мне генералу
Бржозовскому.