Часы в классной комнате пробили девять. Мисс Миллер поднялась со своего места, вышла на середину комнаты и скомандовала:
– Смирно! По местам!
Дисциплина взяла верх: в пять минут порядок воцарился среди взволнованной толпы воспитанниц, и относительное молчание сменило прежнее вавилонское столпотворение. Старшие учительницы заняли свои места, но все, казалось, ждали чего-то. Восемьдесят девочек неподвижно сидели на скамьях вдоль стен. Они представляли странное зрелище: гладко зачесанные назад волосы без единого непослушного локона, коричневые платья с высокими воротниками и узенькими рюшками вокруг шеи, маленькие полотняные карманы на платьях в качестве мешочков для рукоделия, шерстяные чулки и грубые башмаки с медными застежками. Примерно двадцать учениц были уже вполне взрослыми девушками, костюм уродовал их, делая непривлекательными даже самых красивых. Я была совершенно поглощена, рассматривая их. Лишь время от времени я бросала взгляд на учительниц – ини одна изнихмне ненравилась: полноватаяказалась грубой, смуглая – злой, иностранка – резкой и неприятной, а у мисс Миллер, бедняжки, вид был страдальческий.
Вдруг вся школа поднялась со своих мест, как бы повинуясь одному порыву. Что такое случилось? Я не слышала никакой команды и была изумлена. Раньше чем я успела сообразить, в чем дело, все снова уселись. Все взоры были теперь устремлены в одну точку, мои глаза невольно повернулись по тому же направлению – и я увидела ту самую даму, которая приняла меня накануне. Она стояла на противоположном конце комнаты у камина – их было два в классной комнате, – молча и серьезно разглядывая оба ряда девочек. Мисс Миллер приблизилась к ней и, казалось, спросила о чем-то. Получив ответ, она вернулась на свое место и сказала громким голосом:
– Старшая первого класса, принесите глобусы!..
Пока одна из старших воспитанниц исполняла это приказание, пришедшая дама медленно прошла по комнате. Я от природы наделена способностью горячо привязываться к людям и теперь еще помню то чувство восхищения и благоговения, с каким я следила за каждым ее движением. Теперь, при дневном свете, я разглядела, что она была высокого роста, стройна и красива. Карие глаза, сиявшие мягким светом из-под длинных ресниц, и тонко очерченные темные брови еще более оттеняли белизну ее лба. На висках волосы темно-каштанового цвета были собраны в густые короткие букли по моде того времени, когда не носили ни гладких проборов, ни длинных локонов. На ней было сшитое тоже по моде платье из темно-красного сукна с отделкой из черного бархата, золотые часы висели у нее за поясом (ношение часов тогда еще не было так распространено, как теперь). Пусть читатель прибавит для полноты картины тонкие черты лица, чистый, хотя бледный цвет кожи и полную достоинства осанку – и он получит правильное представление – по крайней мере словесное, – о наружности мисс Темпл, Марии Темпл, как я прочла однажды на ее молитвеннике, который мне было поручено отнести в церковь. Начальница Ловудской школы (это была должность, которую занимала мисс Темпл), усевшись перед парой глобусов, поставленных на один из столов, собрала вокруг себя первый класс и начала урок географии. Младшие классы сгруппировались вокруг учительниц, которые спрашивали их по истории, географии и прочему. Этот урок продолжался час, за ним последовали уроки чистописания и арифметики, а мисс Темпл дала урок музыки нескольким из старших учениц. Наконец часы пробили двенадцать. Начальница встала.