— Если сегодня держится, это не значит, что завтра не опадет, —
категорично возразила Урсала, не поднимаясь. — Нет, бывают,
конечно, таланты. Вот у деда твоего...
Мысленно выругавшись, Дрей скорее полез на чердак.
Оглядывалась я раз сто. Вернувшись домой, застыла перед калиткой
в огород, настороженно обшаривая глазами лес, и еще раз убедилась,
что незнакомец со шрамом меня не преследует. Только потом с
облегчением прошла во двор, пугая мирно кудахтающих кур. Потом
долго шаркала грязными ногами по траве, чтобы не нести грязь в дом,
и бешено стучащее сердце постепенно притихло, улеглось. В
полутемном, прохладном доме я окончательно выдохнула, превращаясь
обратно в себя. Шагать бесшумно я уже не пыталась, и половицы
отчетливо поскрипывали под весом тела.
— Рикон! — стукнула в дверь в комнату сына. Оттуда донеслась
только тишина.
— Риса! — тут же отозвалась из другой комнаты мама. — Дойди,
давно зову. Где была?
— Выходила... Сейчас! — отозвалась я, опять стукнула в дверь
сына, прислушалась. Старая деревянная дверь, сколоченная из досок
смотрела на меня глухо и мрачно. — Рикон! Зубастик?
Из комнаты не отвечали. Обеспокоившись, я застучала в дверь
сильнее.
— Не ночевал он, — ворчливо откликнулась на мысли мама.
С беспомощной злостью снова долбанув запертую дверь, я пошла
мыть ноги. Утренняя шалость развеялась как и беззаботное
девичество. Наступивший день снова делал меня взрослой, усталой,
ответственной за все, всех, и до одури обеспокоенной. Мысль, что
Рикон опять не ночевал дома, волновала сильнее прочих.
«Где ходит всю ночь? А вдруг с Широм? Только бы не с ним, хоть
бы... Хоть бы просто шлялся с такими же волчатками, как он».
В зеркале отразилась женщина с потемневшими глазами, скорбными,
крепко сжатыми губами и платьем... шиворот-навыворот!
«Ах ты ж...»
— Риса! — снова капризно потребовала мама.
— Да иду я, иду!
Я дернула подол наверх, наспех переодеваясь. Еще влажная сорочка
напомнила о встреченном у источника мужчине.
«А он ничего...» — успела подумать я, уже объективнее анализируя
встречу. Не тронул, не приставал... Я вспомнила крепкую фигуру,
полуулыбку на тонких губах и — особенно — округлившиеся от
восхищения глаза. На меня давно не смотрели с таким восхищением,
таким откровенным интересом. Откуда? Некому, все жить хотят. Я как
невидимая, будто не существую... А он увидел, надо же... Чувство
оказалось приятным, даже несмотря на грубоватое восхищение
«дыньками». Я нарочито выгнулась, гордо выпятив грудь перед
зеркалом. Грудь была еще хороша, почти не опустилась с юности.
Повернулась, погладила... Еще раз вспомнила.