Я с детства считала исток волшебным. Все началось с подруги.
Маленькая большеротая Ката, которая в этому времени превратилась в
пухлую маму двух близняшек, а тогда была похожа на худого лягушонка
по секрету сообщила мне, что исток слышит желания.
— Волшебный! Чтоб меня зайцы загрызли, Риска! — громким шепотом
поклялась Ката, тараща на меня зеленые глаза, еще больше
подчеркивающие ее сходство с лягушкой. — Я попросила, чтоб баба мне
купила пирог и она... КУПИЛА!
Ката сделала многозначительную паузу, свидетельствующую о
могуществе источника. Я с интересом слушала. Нам было лет по восемь
тогда.
— А потом я попросила исток о желтом платке — и, видишь? Видишь?
— она дернула углы платка, висящего на худенькой грязной шее. — Он
ПОЯВИЛСЯ. А я никому не говорила! Клыками клянусь!
Она царапнула грязным ногтем кончики клыков — левого и правого.
Кату я выслушала несколько скептически, но возражать ей не стала —
все же мы были подругами. Истоку я желание тогда сказала. Ката
посвятила меня, как это нужно делать. Надобно наклониться губами
низко-низко, прямо к бьющему из-под земли фонтанчику и прошептать
желание ему в водяное ухо. Он услышит.
Не помню, сбылось ли то первое желание: потом я просила у истока
многого. Но некоторые желания действительно неведомым образом
исполнялись. Я желала сладостей — и сердитый Аний вдруг угощал нас
медом. Просила, чтобы меня миновала беда — и задира, держащий в
напряжении всю округу, словно не замечал меня. Просила дождя — и
тучи затягивали небо, стоило только немного подождать. Все это
полностью убедило меня в том, что исток действительно волшебный. С
одной оговоркой: если я говорила свое желание кому-нибудь еще, оно
почему-то не исполнялось. Я сделала вывод, что исток обижается,
когда говоришь не только ему. Так, он не вернул мне отца, а я
действительно молилась не только истоку; не излечил мать; не
заставил Арея обратить на меня внимание — напрасно я судачила о нем
с подружками. Арей-то теперь уже женатый, даже помечтать не о
ком...
Стянув платье, я осталась в белой нательной сорочке, и ту
смотала вокруг бедер, чтобы не замочить, сделав из ткани
внушительную шишку на заду. А потом прошла подальше в широкую лужу,
погрузила руки во влажную холодную воду, и что есть возможности
наклонилась к играющему в воде истоку, низко отжимаясь на руках.
Глубина тут была совсем небольшой: мелко, даже до локтя не
доходило. От ручья пахнуло волной прохлады, от которой кожа сразу
покрылась крошечными пупырышками. Глядя на собственное отражение, я
коснулась сладкой воды губами, и тихо-тихо прошептала из губ в
губы: