– Ой, барин, Александр, ты не заболел? – испугался Степан.
– Нет, – ответил я уверенно и поднял из снега тесак. – Ушла она, Марфа ваша.
– Ой, барин, – Федор упал на колени и перекрестился, – Сохрани нас, Матерь Божья. Аль правду говоришь?
– Правду, – успокоил я его. – Не придет она больше. А нам домой пора.
Всю обратную дорогу Федор поглядывал на меня, как на Серафима, все крестился и приговаривал: барин, Александр, святой заступник. Не поверит же никто.
– Ты бы не трепал языком, – мрачно предупредил его Степан. – Кто спрашивать будет, скажи: охотились, медведя завалили. Про волков – ни слова.
– А чего так?
– Сам знаешь. Вдруг кому в голову мысля дурная вскочит.
– Это какая? – удивился я.
– Да в народе говаривают, что с оборотнями только ведьмаки общаются. Сдуру начнут болтать всякое…
– Ненадобно никому знать об ентом, – согласился Федор.
– А я читал жизнь и деяния святого Франциска Ассизского. Тот волков умел приручать, – вспомнил я.
– Так тож – католик, – махнул рукой Степан. – Католики, они все с придурью. Вон, хоть Зигфрида нашего возьми… – Дальше он не смог ничего придумать и замолчал.
После, не проронив ни слова, мы добрели до самой деревни. Утро, тихо. Из труб вверх поднимались столбы белого дыма. На пригорке виднелась усадьба. Даже не верилось, что столько пережили за эту ночь.
– Ну, прощивайте, барин, – Федор поклонился. – А шкуру медвежью я вам еще добуду.
– Пужало сперва почини, – усмехнулся Степен.
– Починю, не боись, – недовольно буркнул Федор.
– Знаешь, что, – остановил я Федора. Мне казалось, что я вполне здраво поступаю. Я снял с плеча тульское ружье и лядунку с картушами. – Бери. Тебе нужнее.
– Да как же это? – растерялся Федор, не смея протянуть руку к туляку.
– Возьми. Я уеду скоро. Оно пылиться будет в шкафу. А тебе без ружья как в лес ходить?
– Так оно же деньжищ стоит немерено, – все удивлялся Федор. Глаза его растеряно бегали то на меня, то на туляка, то на Степана.
– Бери, дурень, – гаркнул Степан, – коли барин говорит, то говорит – дело. Как ты нонче без ружжа будешь?
– Да я…Я вам дичи настреляю к ужину…, – он не знал, как благодарить. Лицо его засияло детским счастьем.
– Прощай, – я повернулся и зашагал к усадьбе налегке.