Ты знала, потому что
сама была такой.
Ну, почти такой.
Спи.
Слышишь? -- визг
снежный, шаги... опять хлопает дверь.
-- Давай, дура-баба,
подвинься!.. сделаемся по-быстрому...
Чужие, жесткие руки
наскоро ощупали. Исчезли. Что, Княгиня, разучилась дергаться
впустую? -- разучилась. Не пошевелилась даже. Только позволила
дреме удрать в угол, да ресницами чуток шевельнула. Чтоб видеть.
Вон он, Тимошка-охотник, болтун пропащий: тулуп на нары, подпер
дверь поленом, губы облизал, и опять к тебе.
Сел рядом.
Не торопится, хотя и
говорил: по-быстрому, дескать.
-- Я, дура-баба,
ватаге слегонца нашавил: забыл, мол, кисет! Догоню, мол... Ну
давай, скидывай, что там у тебя -- не самому ж мне морочиться?! Я
-- мужик справный, благодарить потом будешь... Давай, давай, вижу
же, что не спишь!
Стало смешно. Небось,
первый парень на деревне. Как пройдет с гармошкой, в малиновой
рубахе -- девки рядами валятся, молодки ночами плачут! И здесь
орел: мимо не прошел, вернулся, осчастливить старушечку...
-- Ты што,
прикидываться вздумала? Аль ворожишь? Так ты это дело брось, вашему
брату-ссылочному, из мажьего семени, тихо жить надобно! -- иначе
аминь, и концы в воду! Ну давай, не тяни!
Рука сунулась под
одежку, в тепло; нащупала, сдавила грудь.
Отпустила.
-- Гляди-ка: титька
совсем девчачья! Молодцом!
А может, и впрямь дать
дураку? Он ведь так и просидит, дожидаючись, чтоб сама... силой
брать не приучен, что ли? Выходит, что не приучен. Не доводилось
силой. Когда у тебя в последний раз стоящий мужик был, Княгиня? --
что, и не вспомнить? Или просто вспоминать не хочется? сама ведь
была -- то мужиком, то бабой, то сразу всеми... А здесь парень
первый сорт, не снимая лыж, лосиху облюбит!
То, что поначалу было
смешно, стало противно. До горькой слюны; до холодка в паху.
-- Пошел вон, мразь,
-- сказала ты и отвернулась.
Тишина.
Небось, переваривает;
небось, от изумления аж взопрел.
-- Што?! да я тебя,
падина! да я!..
Упал сверху; опрокинул
на спину, придавил неожиданно тяжелым телом. Завозился, обрывая
крючки.
-- Ага! ага, вона
где...